Пока что с народом говорили, выражаясь современным языком, «внештатные агитаторы». Их никто не назначал и ничему не учил. Свои обязанности они возложили на себя сами, став органической частью всего происходящего вокруг грибовщинской церкви, и службу несли исправно, с точностью заводного механизма.
Это была элита пророка, те самые старики и старухи, кто двадцать лет тому назад начал собирать с Альяшом деньги на строительство церковки. За это время прогремела мировая война, на нашей территории сменилось пять правительств и пять укладов жизни, а вера в пророка у определенных людей только росла.
В напряженной тишине старшая дочь Руселевой Марыси Христина внушала людям, пришедшим к Альяшу:
— Не окрестил Станкевич выродка припадочной, подняли братья Голубы руку на престол и царских слуг, так бог село и покарал! Матерь божья, что творилось! Кто на кого был в обиде, поставит полуштоф Полтораку, и он того побьет, порежет, кости поломает, глаз выколет. И никто, милые, не мог с ним совладать — ни староста, ни полиция, ни народ! Так страшно было, так страшно, поверьте, что многие бабы с вечера до утра и во двор не выходили! Господи боже наш, чего мы только не пережили!.. И вот приходит Альяш в Кронштадте к Иоанну, а чудотворец поклонился ему до земли да и говорит: «Мне икона Казанской божьей матери указывала, что ты есть божий человек. Возвращайся скорее в свою Грибовщину и верно служи народу, а злодея покарает господь бог!» И приходит Илья в село, а нехристя голова поганая уже с плеч скатилась!
Слушатели вздохнули с облегчением, точно сами они избавились от Полторака.
Заговорила старая Пилипиха: мол, собственными глазами видела и своими ушами слышала, как ночью Альяш беседовал с господом, договариваясь насчет дождя назавтра:
— Встаю раненько, а все вымокло от дождя, файно растет, прямо на глазах! И никто в селе не догадается даже, кто сотворил это чудо! Встречаю я его на улице и кажу: «Илья, я все видела и своими ушами слышала, все, все знаю!» А он мне: «Ну и знай себе! Только никому ни-ни, молчи! Нехай люди соберут файный урожай, нехай радуются!..»
Климовичева Наталья восхищалась простотой пророка:
— И пашет, и косит, как мы, только мяса в рот не берет, как, бывало, святые старцы. Вина не пьет тоже, ни за что не уговорите, только страшно рассердится! Одно знает — молится и молится за народ…
Мощный голос Александра Давидюка из Каменя перекрывал всех:
— Люди когда-то жили в саду эдемском, горя не знали, даже хворей не знали никаких! Да нарушили завет господа бога, съели яблоко запретное и познали зло! И начали с той поры убивать друг друга, брат пошел на брата, сын — на отца… И пришли на землю глад, болезни и смерти, а слезы полились рекой!
— О господи, согрешили-то как! — вздохнул кто-то сокрушенно.
— Тогда царь небесный, — возвысил голос Давидюк, — наслал на людей потоп, чтобы одумались, — не помогло. И он начал посылать Иоанна Крестителя, Моисея, Иисуса Навина, Георгия Победоносца!.. Много, ох, много их побывало на грешной земле, не пересчитать! И последним явился Иоанн Кронштадский…
Оратор сделал передышку, и баба, сожалея о непоправимой утрате, успела вставить:
— Во дурные! Не съели бы того яблока, жизня какая всем была бы, дева Мария!..
— Как маленькие, не могли уж потерпеть в том раю, — добавила вторая.
На них зашикали. Давидюк продолжал:
— Вы думаете, Иоанн Кронштадский помер? А почему, когда его несли на Казанское кладбище, за гробом плыла звезда по небу?! Она показывала людям, что Иоанн воскрес и опустился на землю в образе мужика, истинно вам говорю!
С виду не то доктор, не то учитель, с голым, как колено, черепом, с набухшей на шее жилой, гладко выбритый, Давидюк надел связанные ниточкой очки, открыл на закладке Библию и зачитал из Старого завета:
— Тут сказано: «Бог пошлет вам Илью-пророка перед наступлением дня господня».
Чтобы люди прониклись как следует святыми словами, Давидюк выдержал нужную паузу и подытожил:
— Таким образом, нами чтимый пророк Илья есть второй чудотворец Иоанн, помазанник божий, вновь народившийся Христос и отец небесный, сам бог в святой троице, истинно вам говорю!.. Это великое счастье и милость господа нашего, что он послан с небес простым человеком, судьей Христовым, сына божьего и всемогущего! Так любите же его, братья и сестры, уважайте все и молитесь!
Давидюк опять зачитал из Библии:
— «Ибо он тот, о котором сказал пророк Исайя; глас вопиющего в пустыне: приготовьте пути господу, прямыми сделайте стези ему», аминь!
Пока звучали речи и собирались пожертвования, каждый участник этого грандиозного митинга преисполнился двойным чувством. Он — ничтожество, песчинка в пустыне и капля воды в необъятном людском океане. Но в то же время он частица какого-то могучего движения.
И люди дружно и уверенно подхватили:
— Аминь!
А за кулисами сборища шла лихорадочная работа. Полтора десятка озабоченных мужиков и баб с видом людей, которым доверили важную тайну, а иные просто с наигранной важностью, деловито сновали в толпе верующих, перебранивались, перебрасывались отрывистыми фразами. Заметно было, что обязанности свои они выполняют с удовольствием.
— Где же эта Химка? — взглянула на Майсакова Петрука курносая жена-мироносица из Мелешков Лиза Цвелах. — Скоро свечи зажигать, а нечем! Пошла за спичками и пропала! За это время в Кринки можно было сбегать. За смертью только посылать такую! Что из этого выйдет, если все так плохо служить начнем?!
Старик задумчиво гладил пятерней бороду.
Лиза, так же будто играя перед невидимой толпой, хотела еще что-то сказать, но над землей вдруг дохнул ветерок. Цветущая молодка знала, какими глазами смотрят на нее мужики, и белыми, отвыкшими от крестьянской работы руками кокетливо придержала подол юбки.
— Ах, чтоб тебе!..
— Сколько вы их жжете, не напасешься! — буркнул Майсак, воровато отводя глаза от соблазна. — Я же выдал вам вчера по три коробочки… Они тоже денег стоят! Дома небось каждую спичку пополам делила, если к соседке за жаром не бегала, а тут жги без счету, да?
Порозовевшая от солнца, любуясь собой, молодая бабенка накинулась на Майсака:
— Попробовали бы сами зажечь половинками, когда со всех сторон люди подпирают, а свечек тьма!..
Но дед уже не слушал ее — к нему подлетела другая босоногая тараторка:
— Дядька Петрук, там уже новые идут! Говорят, пришли заблудовцы с хоругвями шелковыми, таких у нас еще не было…
— С этими не управились — и на тебе! — всплеснула руками Лиза Цвелах. — Что делать будем, чего стоим? Время-то бежит!
С пятнами на щеках, еще не остыв от недавних бесед на взгорке, подошла Христина, гневно закричала:
— А зачем их пускать сейчас? Какой умник придумал их пускать?! Толкотня будет, как в прошлый раз! Заблудовцев надо часа два подержать на выгоне! Посылай кого-нибудь навстречу, Петрук!
— Ладно, не кипи, как самовар, пойду сам! — Старик все еще поглаживал пегую бороду.
— Не мешкай, а то сейчас припрутся! — не успокаивалась Христина. — А почему кринковской Пиня полотна не забирает, все хоры завалены? Оно ему не нравится?.. И нужно кого-то поставить у корзин, чтобы не сдавали тухлых яиц, а то опять скупщики откажутся их брать!
— Они идут дорогой, а я побегу напрямик, болотцем, и как раз успею. Давидюк, кажется, кончает, зовите Илью, пора ему. Да Фелюсю скажите: пусть берется за било… А холсты Пиня больше не берет — нештандартное, говорит, чистый лен ему, стервецу, подавай! Полотно пусть там полежит, потом
