— Материал файный, не будем портить, он же дорогой! — решила Химка.
— Я такого и у панов не видела!
— Да, материя редкая! Когда пойдешь, Нюрочка, чуть нагибайся, и платье будет сидеть ровно.
— Не забыть бы только!
— Забудешь — не беда.
— Ой, совсем из головы вылетело, что у меня там! — бросилась невеста вынимать из плиты щипцы. Послюнявив палец, провела — хорошо ли нагрелись. Затем Нюрка перед зеркалом подвила прядь над левым ухом, над правым и сунула щипцы обратно в плиту. — Стынут быстро! — пожаловалась, озабоченно подкладывая в печь сухие, дрова. — Перед выходом еще прижгу!
Дорогие чулки не налезали на толстые икры молодой, и тетка, поразмыслив, посоветовала ей надеть лакированные туфли на босую ногу.
— Лето на дворе, Нюрочка, обойдешься без них, целее будут!
— Теперь так даже паненки в городах больших ходят, сама в Гродно видела! — успокоила девчина сама себя. — Когда в прошлом году картошку с отцом возили…
— Только не мочи ноги, а то потом не влезут! Вытри их насухо! — тетка бросила ей старую рубаху.
Но девушка уже была занята другим. Делая вид, будто внимательно рассматривает себя в зеркале, она тревожно спросила:
— Тетя, а он, говорят, очень большой, правда?
И, не дождавшись ответа, прыснула:
— Еще придушит, чего доброго!..
Химка ответила не сразу.
— Мой тоже был крупный мужик, царствие ему небесное! — сказала она грустно. — Мне тоже казалось — влезет на тебя такой здоровяка, навалится — задушит!.. А он — такой легкий оказался, как мальчик!..
— Гадко все э т о, правда?
— Только сначала! А когда втянешься… После работы, бывало, уснут дети, наступит то время и никак не можешь без этого… Ну, правда, то когда мужик живет с женой, — Химка вздохнула. — У тебя — иное дело!.. Грех об этом, лучше, Нюрочка, помолчим!..
— Господи, какая я несерьезная!.. Правда, давайте помолчим!..
В плите весело гудели сухие дрова. За окном слышно было, как с гомоном к ограде подошла новая группа плянтовских баб, с криками сбегались любопытные малыши, но ни Нюрка, ни тетка Химка не обращали на них внимания — каждая думала о чем-то своем.
— Уй, что скажут наши забагонницкие бабы, как узнают?! А что мама подумает, сестры?! — Нюрка даже зажмурилась. — Сама я, дура, хоть и согласилась на это, а не знаю, не зна-аю, тетенька, что еще будет…
— Все за тебя будем молиться! Разве это шуточки — божье дитя людям принести?! Про это только в библиях и в разных евангелиях святых пишут, батюшки да архиереи в проповедях с паперти рассказывают!
Девушка тяжело вздохнула.
— Я щекотки очень боюсь! Как же дитя сосать-то будет?
— Об этом не думай. Так бывает, если кто чужой тебя щекочет. Свое дитя прикоснется — не почуешь!
— Правда? — недоверчиво переспросила Нюрка, словно боязнь щекотки была единственным препятствием на пути к успешному выступлению в столь необычной роли.
— Конечно. Твоя плоть, твоя кровинка — сама себя ты же не боишься?!
Все было готово. Женщины опустились на колени перед иконой девы Марии, начали горячо молиться.
— Амант! — встала Химка первой, испытующе глядя на девушку. — Ну, пойдем! Как уж там выйдет!.. Они, Нюрочка, с Альяшом, наверное, ждут там.
Девушку охватил панический страх, она завопила не своим голосом:
— Ой, да что же я наде-елала, глу-упая!.. Не пойду-у, тетенька, не хочу-у!.. Что же это я вы- ыдумала?!
— Ну будет тебе, будет, Нюрка! — успокаивала Химка. — На-ка, утрись, хватит тебе, ждут ведь, нехорошо так!..
— Я бою-усь! Я же гре-ешная!.. Разве я рожу божьего сы-ына?!
— Почему же нет? Господь бог беспрерывно воплощается в людей, и Христы рождаются, Нюрочка, часто!
— Вы так думаете?!
— А чего тут думать? Посмотри, сколько богородиц было: и Казанская, и Журовичская, и Ченстоховская, и у евреев, конечно, своя была, и у татар!.. Еще мой Яшка, бывало, спрашивал: «Мамка, сколько богородиц, столько и Христов было, да?..»
— Как стра-ашно!.. Но куда мне, те-етенька, такое совершить, грешной?! И я его очень боюсь!.. Что мне де-елать, посове-етуй-те! Скажите вы-ы мне, ма-амо?!
Вскоре уже Химка вела будущую «божью матерь» в домик у церкви, где бушевали бабы. Стыдливо опустив затуманенные глаза, Нюрка в своих тесных лакированных туфлях на босую ногу шла как на ходулях. Толпа неохотно расступалась перед ней. Завистливо и бесцеремонно женщины разглядывали ее убор, стараясь придраться к чему-нибудь и совсем не желая замечать, что Нюрка все видит и слышит.
— Не такая уже и молодая! — мстительно говорила одна из числа отвергнутых конкуренток.
— Двадцать три ей, не больше! — отвечала доброжелательница.
— Нашли деву Марию! Она должна быть высокой и тонкой, а это чурбан сосновый!
— В самый раз! — сдерживала их Христина.
— Говорят, никто не соглашался…
— Неправда, бабы! Охотниц было много! Альяшов крест на эту показал!
— Святым духом отмечена!
— И постилась всегда! И родители ее бедные…
— А платье-то как топырится.
— Лакировки обула, как на пасху! И без чулок!.. Тьфу, глаза бы мои не глядели!..
— Нитки торчат какие-то, глядите!..
— А ну, бабы, хватит придираться! — призвала к порядку баб Руселиха. — Ей и без того страшно. Видите, вспотела как!
— Боится!
— А ты бы не боялась?!
— Не обороняй, Христина, знала, на что шла!
— Только бы все хорошо было! Только бы послушал нас господь!..
— Послу-ушает! Сколько нас тут — начнем все просить да молиться! Одного Альяша слово что значит!..
— Да будет вам, сороки! Великий грех распускать так язык! Не на посиделки собрались!
— Где же парень-то? Почему не идет?
— А ребят-то, а ребят сколько! Все заборы облепили! Смотрите, аж на липу залезли, ах, бо- оже!..
— Гоните их, нечего им тут делать! А ну, брысь! Марш по домам!
— Так они тебя и послушаются, не те теперь дети!..
Химка с Нюркой подошли к домику и скрылись в нем. Напряженность сразу спала, бабы заговорили кто про что. Кто-то снова затянул вершалинский гимн. Но тут наконец появился пророк. Мигом все затихли.
Рядом с Альяшом не то с циничной, не то с беззаботной улыбочкой пружинистым шагом шествовал Архипатриций. Рослый кревский каменотес с лицом упитанного молотобойца сельской кузни, в брюках
