По дороге из Кринок поскрипывает немазаной осью телега. Из-под Нетупы на фоне красноватого неба выплыла большущая стая птиц и вмиг растаяла в вышине. С выгона мчался на молодом жеребце подросток. Он гнал вороного галопом, словно собирался взлететь прямо в небо. Вот уже и пыль за ним улеглась…
Ошеломленные люди постепенно приходили в себя, недоуменно озирались вокруг, будто спрашивая себя: что же с ними происходит, где они?!
Ломник объявил:
— Не-е, я сразу сказал, что конец света будет идти помаленьку! Поглядите, сколько на свете войн, несчастий! А вы так и поверили, что придет сразу: гром загремит, и земля расколется, как арбуз… В этих войнах люди друг друга измордуют и — конец!
— Дорогие братья и сестры, господь бог оказал нам великую милость! — прокричал сиплым голосом отдохнувший Давидюк. — В безмерной своей доброте счет существования земли он повел не со дня рождения Христа, а со дня его воскресения и позволил нам еще тридцать лет и три года носить по грешной земле крест голгофский, чтобы мы могли еще раз доказать нашу любовь к нему! Так возрадуемся же и возликуем! За то, что всевышний явил нам, грешным, новое знамение, встанем на колени и скажем: «Верую во единого бога-отца…»
Но главного апостола никто не слушал. Почувствовав неладное, Альяш и его апостолы выскользнули из толпы и сыпанули в поле.
Грибовщинские мужики потом видели, как разозленная Тэкля напала в кустах на своего невенчанного мужа:
— А-а, это все ты вы-ыдумал, холера! Набрехал?! Ты представляешь, старый черт, что натворил? Ты же подохнешь вскоре от них!..
И Тэкля бросилась на него с ногтями.
— Не виноват я, они все меня просили. Перестань, Тэкля! — слабо защищался старец.
— Ах, Тэклечка, золотце, не ну-ужно! Отцу Илье и без того тяжко! — разнимала их Химка. — Это же не он делал все, бог его руками творил! Спасем его, пока не поздно, потом отругаешь, сколько захочешь! А теперь уведем его отсюда, а то грех будет, если люди с ним что-нибудь сделают, великий грех!..
Пока Тэкля в кустах чинила самосуд над Альяшом, богомольцы начали роптать. Вначале реплики раздавались какие-то даже легкомысленные, кое-где слышались неуместные вопросы.
— Люди, ничего так и не будет?!
— А ты что хотела?!.
— А-а, недоволен, что с Гандей своей не встретишься?!.
— Ты еще меня поучал: «Гляди, Соня, детей, греметь станет и молния сверкать!..»
— И с этой выдрой, Полосей Концевой, ничего не случится?
— На холеру ясную тебе она сдалась, Лимтя! Ты лучше о себе подумай, что нам сейчас делать?! — слышалось тревожное возмущение в голосе мужа.
— Надо Альяша спросить, как нам сейчас быть?!.
— Пусть хоть наши деньги вернет, если уж так вышло!
— Может, Альяш их тебе сейчас вернет?
— Не имеет права не вернуть!
— Право нашел!.. Обманщик он! — вдруг поразил какой-то кобринец толпу страшным открытием. — У кого ты хочешь спрашивать право, у жулика?.. Никакой он не пророк, я ему не очень и верил!
— …Вашу мать, пророка себе нашли! Недаром Рогусь его высмеивал всегда!
Толпа, пораженная, как громом, некоторое время обалдело молчала. Говорили до сих пор только богомольцы, ничего не потерявшие. Но прорвало уже и остальных. Всех охватила паника: они остались без денег, без крыши над головой, с детьми на руках, без куска хлеба, беспомощные и в дураках.
— Бо-оже, забрали все гроши и бросили издыхать с голоду! Что теперь с нами будет, господи?! — закричали бабы. — Пропадем все!
— Я давно начал замечать за ним неладное, а тут еще какие-то молодые пройдохи стали крутиться…
— Коммунисты, холера, правду нам говорили, что Грибово один обман, но мы как оглохли…
— И афишки подбрасывали со стишками…
— Лю-уди, о чем вы говори-ите? Какие афи-ишки? Мы же свою ме-ельницу продали! — отчаянно воскликнула какая-то женщина.
— Разве только вы одни? — вторила ей другая. — Мы и дом, и хутор весь, и поросят, и даже до одной курочки спустили!
— А я и зимнюю одежду!
И женщины дружно заголосили, запричитали.
— Полицию надо позвать!
— И не думай этого делать! Нехай другие бегут на постерунок! Едем домой, еще время! На выгоне торбы надо подобрать!
— Полиция далеко! — послышался мужской бас. — Надо пока что заявить солтысу — пусть садится верхом и заявляет в гмину!
— Кому ты хочешь заявлять? Полиция давно подкуплена, она с ним заодно!
Толпа уже гудела, как грозовая туча.
— Факт, и солтыса, и войта апостолы подкупили!
— Разве мало грошей имели на это?!
— Наносили, дураки, возами, роверами навезли… тьфу!
— Холера их бери, только бы наше вернули!
— Бо-оже, мы даже и телегу продали! А все через тебя! Надо бежать, что-то делать.
— В Соколку, к старосте, надо подскочить!
— Тю-у, дурак! И староста его! Альяш же все наше полотно перетаскал Войтеховичу!
— Господи, опусти свой карающий меч на злодея!
— Опустит, ага!..
— А как он может вернуть? Они даже и не записывали: клали гроши в торбы, кто подавал, не глядя никому даже в морду!
— Пусть только попробует сфокусничать, пусть хоть один грош зажулит, я ему кишки выпущу!
— Как теперь в деревню возвращаться, как людям на глаза показываться?!
— Никодим, ты самый дюжий среди нас и самый уважаемый, заставь его по-хорошему! Черт его бери, нехай только отдаст сундучок с деньгами!
Вне себя от горя, женщина прокричала охрипшим голосом:
— Но где же он сам, лю-уди?!
— Нечего стоять, ей-богу! Не давайте ему улизнуть! Не надо надеяться на бога!
— Не богохульствуй!
— Иди ты к чертям с ним вместе, суеверка несчастная!
— Бежим!
Встревоженная толпа сыпанула в Вершалин, к новому домику Альяша.
— На замке! — с ужасом объявил солтыс из Подзалук, добежавший к домику первым.
Ему верить не хотели. Люди ввалились в палисадник, стали заглядывать в окна.
— Пустая! Так он нас и ждал, как же!
— Неужели и вправду убёг?! А как же мы-ы?!
На подворье самые дотошные заглядывали даже в хлевок, в собачью будку. Начали сгонять злость на откормленном Тэклей Мурзе. Но подзалуковцы не отставали от домика.
— Ломай, ломай, холера его бери! Плечом поддай!.. Под напором десятка мужчин с треском и грохотом разлетелась дверь на веранду, и бывшие «иисусовцы» ворвались в хату. Разбили шкаф, вывернули столы, обшарили все углы — никакого сундучка с деньгами не было.
— Ыы-ых, одних сит аж три, и все волосяные! — удивлялись бабы на кухне. — А ведра у этой праздниковской шлюхи, гляди, оцинкованные!
— И нарядов здесь сколько! — бросился Коваль Володька в боковушку срывать с гвоздей одежду
