нем знала. А сама пещера… она действительно была меленькой, около трех квадратных метров, как мне показалось (вспомнилось?) потом. Круглая, как донце яичной скорлупы. Наверное, ее выдолбил за многие годы тающий по весне и стекающий ручейками с вершин снег. Потому что на дне поблескивало гладкое, как стекло, и хрустально-прозрачное озерцо, а в потолке было несколько отверстий, сквозь которые днем пробивались тонкие лучики света, играя на водной глади яркими бликами. Но самым интересным в пещере было конечно же не это.
В самом центре озера, наполовину скрытая водой, лежала огромная жемчужина. Размером примерно с футбольный мяч. И никакая это конечно же не жемчужина. Но как еще назвать
Что?
Я так и не успела понять, какое отношение эта «жемчужина» имеет к драконам. Досадно, но все эти видения приходили неравномерными и непоследовательными частями между всем остальным. Между моими метаниями из больничной палаты в мир снов и маленьких дракончиков. Так что досмотреть эту историю про подгорную жемчужину я так и не успела. Но когда очнулась, когда впервые по-настоящему очнулась, вырвавшись из этого вязкого, как кисель, бреда – задумалась. Возможно, эта пещерная жемчужина и есть то, что делает драконов такими особенными? Некое излучение, изменяющее их, наделяющее особыми свойствами. И без этого излучения уже через пару поколений они деградируют, вырождаются, превращаясь в обычных животных, не слишком разумных и совершенно не волшебных.
Забавно, но мне даже в голову не пришло, что это, может быть, всего лишь сон, не имеющий ничего общего с реальностью. В прошлой своей жизни в первую очередь так и подумала бы, мало ли что может присниться, когда болеешь. Но я решила, что, раз уж это все бред умирающего мозга, он, по крайней мере, должен быть логичен. Видела – значит, зачем-то нужно. Такие подробные и детальные галлюцинации – это как кино посмотреть, если уж в начале нечто этакое показали, то к концу оно обязательно должно вписаться в сюжет. Вот и посмотрим, как впишется эта пещера.
Ох, и что ж я над всякой ерундой голову ломаю? Как будто мне сейчас и подумать больше не о чем. Есть вообще какой-то смысл лежать с закрытыми глазами и думать непонятно о чем с такой серьезностью, словно это и впрямь может на что-то повлиять? Ты еще под оделяло с головой спрячься, трусиха!
Но глаза в этот раз я так и не открыла, отчаянно боясь увидеть в этом мире какие-либо признаки иллюзорности, или просто боялась, что он теперь тоже будет таким же тусклым и выцветшим, словно старая фотография, как тот родной и как будто бы настоящий. Так и лежала зажмурившись, а вскоре меня опять затянуло в это липкое состояние полусна-полуяви.
Что совсем удивительно, в этом состоянии я ухитрялась время от времени адекватно реагировать на внешние раздражители, даже общаться с людьми, хотя и казалась им, наверное, слегка заторможенной и рассеянной. Поговорила наконец с плачущей мамой и даже каким-то невероятным чудом смогла ее немного успокоить, при этом ни слова не запомнив из этого разговора. Как жаль, именно это я бы хотела помнить, ведь может так случиться, что мы и не увидимся больше… Отреагировала на Ингельда вялой радостью и с удовольствием заснула на руках у Бьёрна. По-настоящему заснула, без всех этих мутных видений.
Когда проснулась второй раз, было тихо и безлюдно, тяжелые шторы на окнах раздвинуты, на пол падает прямоугольник яркого солнечного света, в котором кружатся пылинки. Я с удовольствием зажмурилась и потянулась, чувствую себя… как выздоравливающий после тяжелой болезни человек, проснувшийся утром и обнаруживший, какой ослепительно-солнечный день за окном, как громко и радостно поют птицы, а из открытого окна сногсшибательно пахнет свежескошенным сеном. И в теле такая невероятная легкость, что, кажется, стоит только пошевелиться – и взлетишь, как воздушный шарик. Мир вокруг словно тщательно отмыли, и он стал таким же ярким, каким воспринимался в детстве. Ничего себе разница в восприятии! Вот в этом и есть самое главное преимущество драконьего тела – легкость и яркость, к которым очень быстро привыкаешь. Если бы не один жирный минус – отсутствие полноценного общения, я бы сказала, что хочу остаться драконом навсегда. Впрочем, выбора-то все равно нет, жаль, что это тоже, скорее всего, ненадолго.
Ладно, смысла нет сейчас об этом думать. Что будет, то и будет.
Я принюхалась. Из-под двери, ведущей в кабинет, отчетливо просачивался запах табачного дыма, значит, Ингельд там или только что вышел. Надо проверить.
Легкость легкостью, а для того, чтобы спуститься с кресла, пришлось приложить немало усилий. Лапы-то, оказывается, дрожат и повиноваться категорически отказываются. В конце концов я попробовала взлететь и в результате брякнулась вниз головой на пол. Ну не очень умная была идея, признаю. Если уж лапы не держат, то крылья… Хорошо хоть падать невысоко и ковер мягкий.
Кое-как собрав себя с пола, я упрямо поплелась к кабинету. Уперлась в дверь лбом и, монотонно перебирая лапами, попыталась ее открыть. К моей удаче, дверь открывалась наружу и не была заперта. Занятая проблемой передвижения, я даже не сразу заметила, что в кабинете Ингельд не один. Асмунд вальяжно развалился в кресле и пил вино. Вот прорва, по-моему, это уже алкоголизм. И ведь ничего ему не делается, пьет как воду.
Асмунд произнес короткую фразу, увидев меня, и я очень удивилась, сообразив, что поняла лишь два слова: «шустрая» и «проснулась». Что за новости, я забыла уже почти выученный язык за несколько дней? Что-то я о подобном феномене не слышала, иностранный язык можно забыть за годы, но не за несколько дней. Да еще с драконьей памятью. Хотя слышала как-то, что при повреждениях мозга такое бывает… м- да…
– Шустрая, – ответил Ингельд другу, – только целитель рекомендовал строгий постельный режим. Не думаю, что это предусматривает пешие прогулки и бодание головой дверей.
Он поднялся, взял меня на руки и вернулся в свое кресло. Я только рада, у самой лапы уже подгибались. Но вот то, что я уже практически выученный язык забыла, обидно. Может быть, есть шанс вспомнить?
Это ужасно неприятно – опять слушать разговоры наполовину. Ингельда я понимаю, а Асмунда… ну разве что отдельные слова. Говорили о каком-то посольстве, о том, что какой-то маркиз – скользкая личность и явно что-то темнит. Интересно, и что у них тут успело случиться, пока меня не было? Что говорил Асмунд, приходилось только догадываться по контексту и редким знакомым словам, все-таки это очень неудобно. Надеюсь, меня позже возьмут во дворец, посмотреть, что там за посольство, а в первую очередь расспросить Тиля, что происходило интересного за время моей болезни – в доме и во дворце. Если мне не приснилось, этот непоседа каким-то образом ухитрился побывать здесь.
Глава 13
Прежде чем отправиться во дворец, советник дождался появления новых телохранителей, приставленных Асмундом взамен раненых. Он не стал утруждаться запоминанием их имен, прекрасно зная, что замена эта временная. Бьёрн и Инга советника полностью устраивали, и привыкать к другим Ингельд был не намерен. Несмотря на собственное ворчание по поводу беспомощности телохранителей, советник понимал: ему достались лучшие. Даже неопытная Инга, как маг редкой специализации, представляла немалую ценность.
Во дворце царило оживление, готовились к прибытию послов. Слуги носились по коридорам на приличной скорости, стремясь успеть все и сразу. В одну сторону – слуга с таким ворохом подушек и перин, что под ними и человека не видно, всем встречным, несмотря на ранг и звание, приходится жаться к стенам, уступая ему дорогу. В противоположную сторону спешит другой, с гроздью серебряных подсвечников. Мимо пробегает стайка озабоченных горничных.
Послы далеко не всегда останавливаются в королевском дворце. На то каждое уважающее себя государство имеет в столице свое посольство. Да и подобной чести удостаивается далеко не каждый.
