— Так это был Кинкейд?
Белл понимал, что это невероятно. Но в том, как человек, которого он заметил, садился в поезд, было некое напряжение: он как будто прилагал особые усилия к тому, чтобы уехать из Огдена незамеченным. Совершенно невероятно, следовало это признать. Мало того, что прошло множество поездов: люди очень часто бегут, опаздывая на поезд. Он сам часто так делает. Иногда нарочно, чтобы догнать кого-нибудь на поезде или уйти от слежки.
— Когда я слышал о нем в последний раз, — задумчиво сказал Белл, — сенатор был в Нью- Йорке.
— О, он часто ездит, сэр. Знаете этих чиновников, всегда в пути. Ответить, что вы принимаете приглашение?
Белл смерил кондуктора холодным взглядом.
— Откуда сенатору Кинкейду стало известно мое имя и то, что я в поезде?
Не часто увидишь кондуктора «Лимитед» смущенным; разве что кто-нибудь спрыгнет на рельсы. Кукс начал запинаться.
— Ну, он… Знаете, сэр, как это бывает.
— Бывает так, что разумный путник старается подружиться с кондуктором, — сказал Белл, смягчая выражение лица, чтобы не утратить доверия собеседника. — А разумный кондуктор старается, чтобы все пассажиры были довольны. И особенно те пассажиры, которые больше других заслуживают довольства. Следует ли мне напомнить вам, мистер Кукс, что согласно прямому приказу президента дороги детективы Ван Дорна — ваши лучшие друзья?
— Нет, сэр.
— Вам это ясно?
— Да, сэр, мистер Белл. Простите, если причинил вам неприятности.
— Не волнуйтесь, — улыбнулся Белл. — Вы ведь не передавали тайные сведения грабителю поездов.
— Вы очень добры, сэр, спасибо… Ответить сенатору Кинкейду, что вы будете играть в дро-покер?
— Кто еще играет?
— Судья Конгдон, конечно, и полковник Блум.
— Кеннет Блум?
— Да, сэр, угольный магнат.
— Когда я в последний раз видел Кенни Блума, он ходил с совком за слоном.
— Просите, сэр, я не понял.
— Мальчишками мы недолго работали в цирке. Пока отцы нас не поймали. Еще кто?
— Мистер Томас, банкир, и мистер Пейн, адвокат, и мистер Мозер из Провиденса. Его сын заседает с мистером Кинкейдом в сенате.
Двух более подобострастных защитников корпораций трудно отыскать, подумал Белл, но вслух сказал:
— Передайте сенатору, что я с удовольствием присоединюсь.
Кондуктор Кукс направился к выходу.
— Должен предупредить, мистер Белл…
— Крупные ставки?
— Это тоже. Но, если детективы Ван Дорна мои лучшие друзья, я должен предупредить, что один из джентльменов, с которыми вы будете играть, помогает своей удаче.
Исаак Белл оскалил зубы в улыбке.
— Не говорите, кто из них шулер. Мне интересно будет понять это самому.
Судья Джеймс Конгдон, устроитель вечерней игры в дро-покер, оказался худым, морщинистым человеком с аристократическим поведением и жесткими, неуступчивыми манерами, под стать тому металлу, на котором он заработал состояние.
— Десятичасовой рабочий день, — объявил он голосом, подобным скрежету угля на лотках, — привел бы к уничтожению сталелитейной промышленности.
Это утверждение вызвало серьезные кивки плутократов, собравшихся вокруг крытого зеленым сукном игорного стола, и громкое «Слушайте! Слушайте!» сенатора Кинкейда. Сенатор начал разговор заманчивым обещанием голосовать в Вашингтоне за более строгие законы, которые позволили бы принимать жесткие меры против забастовщиков.
Если в идущем через ночной Вайоминг «Оверленд лимитед» кто-нибудь сомневался в серьезности конфликта между профсоюзами и владельцами заводов, Кен Блум, унаследовавший половину антрацитовых шахт в Пенсильвании, мог рассеять эти сомнения.
— Права и интересы рабочих надо защищать не агитаторам, а тем, кому господь в его бесконечной мудрости дал власть над собственностью в стране.
— Сколько карт, судья? — спросил Исаак Белл: пришла его очередь сдавать. Была середина раунда, и обязанностью сдающего было следить, чтобы игра продвигалась — нелегкая задача, потому что, несмотря на высокие ставки, партия была дружеской. Большинство участников хорошо знали друг друга и часто встречались за игорным столом. Разговор переходил от сплетен к добродушному подтруниванию, иногда кто-нибудь стремился выведать намерения соперника и насколько сильные у него карты.
Белл уже заметил, что сенатор Кинкейд как будто побаивался судьи Конгдона, который иногда называл его «Чарли», хотя сенатор постоянно напоминал, чтобы его называли «Чарлз», если не «господин сенатор».
Неожиданно вагон затрясло.
Колеса пошли по неровному участку пути. Вагон накренился. Бренди и виски выплеснулись из стаканов на зеленое сукно. Все в роскошном номере смолкли, вспомнив, что вместе с хрусталем, карточным столом, медными лампами на стенах, игральными картами и золотыми монетами несутся сквозь ночь со скоростью семьдесят миль в час.
— Мы еще на рельсах? — спросил кто-то. Вопрос вызвал нервный смех у всех, кроме судьи Конгдона, который, подхватив стакан, прежде чем из того пролилось спиртное, заметил, когда вагон тряхнуло еще сильнее:
— Кстати, сенатор Кинкейд, каково ваше мнение о несчастных случаях, преследующих Южно- Тихоокеанскую железную дорогу?
Кинкейд, который, очевидно, выпил за ужином лишнего, громко ответил:
— Как инженер могу утверждать, что разговоры о плохом управлении железной дорогой — наглая ложь. Железные дороги — опасный бизнес. Всегда были. И всегда будут.
Так же неожиданно, как началась, дрожь прекратилось, возобновилось плавное движение. Поезд ехал вперед. Пассажиры с облегчением вздохнули: в утренних газетах их имен не будет в списках жертв железнодорожной аварии.
— Сколько карт, судья?
Но судья Конгдон еще не закончил.
— Я имел в виду не управление, Чарли. Если вы вправе говорить как близкий союзник Осгуда Хеннеси, а не просто как инженер, объясните положение дел на кратчайшем пути через Каскадные горы, где как будто сосредоточились все несчастные случаи?
Кинкейд произнес речь, более уместную на объединенной сессии конгресса, чем за карточным столом.
— Заверяю вас, господа, что слухи о неосторожном продлении линии через Каскады — полный вздор. Наша великая нация создана смелыми людьми, такими, как президент Южно-Тихоокеанской железной дороги Хеннеси, людьми, которые рискуют, преодолевая сопротивление и конкуренцию, и продолжают действовать, даже когда более осторожные уговаривают их остановиться. Даже когда им грозят банкротство и финансовый крах.
Белл заметил, что Джек Томас, банкир, смотрит с сомнением. Сегодня вечером Кинкейд никоим
