он достал золотую авторучку, снял колпачок и медленно проставил в чеке сумму. Подписался, подул, чтобы подсохли чернила, и улыбнулся.
— Объявляю колл на ваш рейз в тридцать шесть тысяч долларов, мистер Белл, и на десять тысяч восемьсот долларов сенатора, которые теперь кажутся ничтожной суммой, и объявляю рейз в сто восемнадцать тысяч восемьсот долларов… Сенатор Кинкейд, ваша очередь. Мой рейз и рейз мистера Белла означают, что дальнейшее участие в игре вам обойдется сто пятьдесят тысяч четыреста долларов.
— Милостивый боже! — сказал Пейн.
— Что будете делать, Чарли? — спросил Кондон. — Если хотите продолжать игру, сто пятьдесят четыре тысячи восемьсот долларов.
— Колл, — напряженно сказал Кинкейд, написал сумму на своей визитной карточке и бросил ее на груду золота.
— Не рейз? — насмешливо спросил Конгдон.
— Вы меня слышали.
Конгдон с сухой усмешкой повернулся к Беллу.
— Мистер Белл, мой рейз составил сто восемнадцать тысяч восемьсот долларов.
Белл улыбнулся, думая о том, что даже колл сейчас пробьет огромную брешь в его личном состоянии. А рейз увеличит эту опасность.
Судья Джеймс Конгдон — один из богатейших людей Америки. Если Белл скажет «рейз», судью ничто не остановит от нового рейза, и это уничтожит Белла.
Глава 17
— Мистер Пейн, — спросил Исаак Белл, — сколько в банке?
— Что ж, давайте посмотрим… Сейчас в банке двести тридцать семь тысяч шестьсот долларов.
Белл мысленно считал сталеваров. Заработать столько за год могут четыреста человек. Десять человек, если им удастся прожить долго и непрерывно работать, без травм и увольнений, будут зарабатывать такую сумму с мальчишеских лет до старости.
Конгдон невинно спросил:
— Мистер Пейн, а сколько будет в банке, если мистер Белл посчитает, что его комбинация из двух карт улучшится настолько, что он сможет объявить колл?
— М-м-м… Банк будет стоить четыреста семьдесят пять тысяч двести долларов.
— Почти полмиллиона, — сказал судья. — Начинаются настоящие деньги.
Белл решил, что Конгдон чересчур много болтает. На самом деле суровый стальной барон нервничал, как человек, у которого стрит, но на самом донышке.
— Могу я предположить, сэр, что вы примете от меня чек «Американ стейт бэнк» в Бостоне?
— Конечно, сынок. Мы все здесь джентльмены.
— Говорю «колл» и «рейз» на четыреста семьдесят пять тысяч двести долларов.
— Я пас, — сказал Конгдон, бросая карты на стол.
Кинкейд улыбнулся, очевидно, радуясь тому, что Конгдон вышел из игры.
— Сколько карт возьмете, мистер Белл?
— Две.
Кинкейд долго смотрел на карты, которые Белл держал в руке. Белл поднял голову, стараясь думать о чем-нибудь постороннем, чтобы казаться не столь озабоченным тем, что объявит Кинкейд, — «колл» или «фолд».
Вагон покачивался, набрав скорость. Ковры и мебель в роскошной гостиной отвлекали внимание от факта, что скорость поезда в вайомингском Бассейне большого раздела возросла до восьмидесяти миль в час. Белл знал это сухое безветренное плоскогорье; он провел здесь в седле много месяцев, выслеживая «Дикую Банду».
Пальцы Кинкейда устремились к жилетному карману, в котором он держал визитные карточки. У него крупные кисти, заметил Белл. И сильные запястья.
— Это уйма денег, — сказал сенатор.
— Особенно для слуги общества, — согласился Конгдон. Раздосадованный тем, что пришлось выйти из игры, он добавил еще одно неприятное замечание о доходах сенатора. — Даже для тех, у кого интерес на стороне.
Пайн повторил оценку Конгдона.
— Почти полмиллиона долларов.
— Серьезные деньги в дни паники, когда рынок падает, — добавил Конгдон.
— Мистер Белл, — спросил Кинкейд, — а что делает детектив, висящий на подножке поезда, когда преступник начинает бить его по пальцам молотком?
— Зависит от разных причин, — сказал Белл.
— От каких, например?
— От того, учили ли его летать.
Кенни Блум рассмеялся.
— А вас учили?
— Пока нет.
— Что же вы делаете?
— Бью в ответ, — сказал Белл.
— Верю, — сказал Кинкейд. — Фолд.
Белл, по-прежнему с бесстрастным лицом, положил карты рубашкой вверх на стол и сгреб девятьсот пятьдесят четыре тысячи долларов в золоте, расписках и чеках, включая собственный. Кинкейд потянулся к картам Белла. Тот решительно накрыл их рукой.
— Любопытно, что у вас там, — сказал Кинкейд.
— Мне тоже, — подхватил Конгдон. — Вы не могли блефовать против двух бетов.
— Мне пришло в голову, судья, что те, кто объявлял бет, тоже блефовали.
— Оба? Не думаю.
— Я точно не блефовал, — сказал Кинкейд. — У меня был отличный флеш.
Он перевернул свои карты и разложил их так, чтобы все могли видеть.
— Боже всемогущий, — сказал Пейн. — Восьмерка, девятка, десятка, валет, король. Без одной карты стрит-флеш. С таким набором можно было объявлять рейз.
— Без одной карты — вот ключевые слова, — заметил Блум. — И напоминание о том, что стрит-флеш встречается реже, чем зубы у цыпленка.
— Я бы очень хотел посмотреть ваши карты, мистер Белл, — сказал Кинкейд.
— Я не проигравший, чтобы показывать их.
— Я заплачу, — сказал Конгдон.
— Прошу прощения, сэр?
— Я могу заплатить сто тысяч долларов за то, чтобы убедиться: у вас были три нужные карты одной масти, а потом вы вытащили еще две и получили стрит-флеш.
— Никакого бета, — сказал Белл. — Мой старый приятель говорил: если блефуешь, блефуй до конца.
— Как я и думал, — сказал Конгдон. — Вы не соглашаетесь на бет, потому что я прав. Вам повезло, и вы прихватили еще одну пару.
— Если вы хотите в это верить, судья, это устроит нас обоих.
— Черт побери, — сказал стальной магнат. — Даю двести тысяч долларов. Только покажите карты.
Белл одну за другой перевернул свои карты.
— Этот мой приятель также говорил: потом покажи им, и пусть удивляются. Вы были правы относительно трех карт одной масти.
