— Ты хочешь сказать, что я все-таки неотесанный?
— Надо же, ты умеешь читать мысли.
Она приблизила ко мне свое лицо. Я поцеловал ее.
— Лесть заведет тебя… — сказал я.
— Куда надо.
Маргит ответила на мой поцелуй, потом взяла из моих рук пустой бокал и поставила рядом со своим. Повернувшись, она притянула меня к себе. Я не сопротивлялся, и уже в следующее мгновение мы рухнули на диван, и она уже стягивала с меня джинсы. Мои руки были повсюду. Так же, как и ее. Ее рот не отпускал меня, но я и не хотел этого. Мысль о презервативе даже не пришла в голову. Ее ногти впивались мне в затылок, но я не обращал внимания. Это было какое-то помешательство — мы оба тонули в нем…
Потом я лежал на ней, распластанный, полураздетый, выжатый. Маргит тоже выглядела опустошенной; ее глаза были закрыты. Несколько минут пролетели в полном молчании. Но вот она открыла один глаз, взглянула на меня и сказала:
— Неплохо.
— Мы встали с дивана, она предложила взять шампанское и переместиться в постель. С бутылкой и двумя бокалами в руках я проследовал за ней в спальню.
Когда мы разделись, я сказал:
— Со мной такое впервые: раздеваться после секса.
— А кто сказал, что секс окончен?
— Уж точно не я, — засмеялся я и проскользнул в накрахмаленные белые простыни.
— Вот и хорошо, — кивнула она.
Я смотрел, как Маргит снимает с себя одежду. Она смутилась:
— Пожалуйста, не надо так таращиться.
— Но почему? Ты красивая.
— О, прошу тебя… Мои бедра слишком широкие, ляжки толстоваты и…
— Ты красивая.
— Просто ты пребываешь в ступоре после соития, когда все эстетические несовершенства становятся незаметными.
— Я повторю еще раз; ты красивая.
Она улыбнулась и забралась в постель.
— Мне приятна твоя близорукость.
— А еще говоришь, что я слишком придирчив к себе.
— После пятидесяти все женщины думают: c’est foutu, все кончено.
— Ты не выглядишь на пятьдесят.
— Ты прекрасно знаешь, сколько мне лет.
— Да, мне известен твой самый большой секрет.
— Это не самый большой мой секрет, — сказала она.
— Тогда какой же?
— Если это самый большой секрет…
— Намек понял.
Пауза. Я пробежал пальцами по ее спине, поцеловал в затылок.
— Ты действительно хранишь какую-то великую тайну? — не удержался я.
Она рассмеялась:
— Бог мой, до чего же ты прямолинеен!
— Хорошо, я умолкаю.
— Только продолжай целовать меня.
Мы снова занялись любовью. Медленно, без той спешки, что поначалу… но постепенно нас снова охватило безумие. Маргит была по-прежнему страстна, она бросалась в любовь с какой-то первобытной жадностью. У меня никогда еще не было такого секса — и оставалось лишь надеяться, что мой собственный пыл хотя бы дотягивает до ее уровня.
Когда все было кончено, в комнате повисла тишина. Потом она встала и вернулась с сигаретами и пепельницей. Я наполнил бокалы шампанским. Закурив, Маргит сказала:
— Жизнь в Париже, похоже, тебя испортила.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что ты не критикуешь меня за курение. Какой же ты американец, если не принуждаешь меня к здоровому образу жизни, не читаешь мне нотации о том, что пассивное курение вредит твоим легким?
