Она подносит руку к лицу и трет воображаемое пятно на лбу.
— И наблюдать, насколько это поможет ему в его состоянии.
Агата резко откидывается в кресле, и руки ее безвольно свешиваются по сторонам. Софи чрезвычайно расстроена; она даже ничего не сказала о новой шляпке. Обычно любую деталь ее гардероба подруга отмечала остроумной шуткой.
— Софи Медведица. Моя Софи Медведица…
Она замолкает.
Софи кивает, словно в ответ на незаданный вопрос.
— У меня все хорошо. Только устала немного, вот и все.
Она выдавливает из себя слабую улыбку и натужно улыбается шире, когда Мэри приносит поднос с чайными принадлежностями.
— Благодарю, Мэри. Поставь сюда, пожалуйста. Я сама буду наливать.
Мэри, пятясь, выходит из комнаты. Она очень старается делать все как можно более незаметно, и у нее это получается. Агата провожает служанку признательным взглядом и берет чашку, снова обращая все свое внимание на Софи.
— Что же дальше? У тебя есть какой-нибудь план?
— Доктор Диксон сказал, что мне нужно найти к Томасу подход, а для этого делать все, что ему нравится. Например, гулять с ним в парке.
— Он что, еще не был там? Но ведь он всегда…
— Раньше — да. Но сейчас — нет, еще не был.
— А что его брат? Что Камерон?
— Он за границей. Я написала ему, но пока что не получила ответа. Вот, посмотри, что у меня здесь.
Софи достает из кармана юбки сложенный лист бумаги. Агата не перестает изумляться тому, как Софи извлекает из своих карманов различные предметы: это может быть и носовой платок, и письмо, и книга, а однажды она увидела, как из ниоткуда возник зонтик, и была склонна считать, что и его Софи прятала все это время в своих юбках.
На сей раз письмо. Софи передает его Агате, которая мгновенно узнает этот противный убористый почерк.
— Это же от твоего отца, — говорит она. — Ты сообщила ему, что Томас вернулся?
Софи кивает.
— Пришлось. Он мог услышать об этом от кого-нибудь другого. Я написала ему сразу же.
— А ты рассказала ему?..
— Нет! Боже сохрани. Чтобы он опять был недоволен? Фу! Я этого не выношу.
— Что ты ему рассказала?
— Ну, вообще-то я написала ему, что переехала из твоего дома опять сюда.
—. О да. Ложь во спасение.
Они придумали эту ложь — что Софи переехала жить в семью Агаты, — чтобы рассеять опасения мистера Уинтерстоуна. Он не мог примириться с тем, что его дочь покинута мужем и живет одна. Но и Агата, и Софи уверены, что, если бы он действительно беспокоился о благополучии своей дочери, они не стали бы его обманывать; Софи не покидало убеждение, что он больше заботится о приличиях, нежели о чем-либо другом. Мысль о том, что его дочь все это время продолжает жить одна в доме, могла привести его в ярость. Впрочем, в этой лжи есть доля истины: Софи действительно проводит очень много времени в семье Агаты — она даже отмечала с ними Рождество.
— Но вот где неприятная вещь, посмотри сюда, — Софи подается всем телом вперед и стучит пальцем по заключительному абзацу письма. — Он хочет приехать. Послезавтра.
Агата читает эти строки вслух.
— «Мне интересно обсудить с Томасом его экспедицию». — Она поднимает глаза от письма. — Вот черт!
Софи морщится.
— Прости, — говорит Агата;— Что ты собираешься делать?
— Не знаю. Не ожидала, что он так скоро объявится. Я хочу сказать, он же никогда не ездит ко мне. Кингстон всего в нескольких милях отсюда, но у него никогда нет времени.
— И он никогда не шлет тебе приглашений.
— Вот именно.
— И что он будет делать?
— Если Томас так и не заговорит?
Агата медлит с ответом. Все-таки какая Софи простодушная, какая оптимистка. Она все еще не теряет надежды, что Томас начнет говорить через два дня, — за это Агате хочется вскочить с места и обнять ее.
— Да, — говорит она.
— Что ж, в худшем случае, полагаю, он прикажет мне вернуться домой и будет настаивать, чтобы я отправила Томаса в больницу. Опять-таки какой шум поднимется. Сомневаюсь, что он потерпит возражения. Скорее всего, ему будет на нас наплевать. И возможно, он просто отвернется от нас навсегда.
Она берет письмо из рук Агаты и начинает складывать его снова и снова, пока оно не превращается в маленький квадратик. Руки ее дрожат, и на бледных щеках проступает румянец.
— Не сердись на него раньше времени, — просит Агата. — Ты ведь пока не знаешь, бросит он вас или нет.
— Да, — произносит Софи. — Что-то мое воображение разыгралось. Да так, что я и сама поверила. Ты права. Вдруг в итоге окажется, что он проявит сочувствие к Томасу.
— Ну а тем временем что ты собираешься делать?
— Следовать совету доктора Диксона, разумеется. Сегодня возьму Томаса на прогулку.
— Думаешь, это поможет?
Софи снова вздыхает. И это передается Агате. Груз, который давит на плечи.
— Не знаю, Агги. А ты как считаешь?
Агата глотает свой чай и надкусывает булочку.
— Я думаю… — Рот у нее забит, но она продолжает говорить, не прожевав: — Как насчет танцев?
Эти слова вызывают у Софи улыбку.
— Томас и раньше не очень хорошо танцевал!
— Вот видишь! — говорит Агата, довольная тем, что хотя бы немного подняла ей настроение. — Может, сейчас у него будет получаться гораздо лучше!
Она протягивает руку и дотрагивается до колена Софи.
— Он у нас заговорит, дорогая, не волнуйся.
— Не уверена, что главное — это чтобы он заговорил, как ты сказала. Что-то заставило его замолчать, и мне нужно найти способ вернуть его назад. Вернуть моего Томаса.
Лицо ее внезапно краснеет, глаза наполняются слезами.
Агата осознает, что жестоко было с ее стороны думать о Томасе как о змее. Это не его вина — болезнь скрутила человека. Просто она воспринимала его как причину страданий Софи, вот и отнеслась к нему плохо. Он скорее похож на малое дитя — бремя, доставшееся бедной подружке. А она должна сделать все, что в ее силах, чтобы помочь.
Но не сегодня. Мысленно она уже направляется к Роберту, следуя по секретной тропинке, которую он показал; она приведет ее мимо уродливых ворон, рассевшихся вдоль стены, и через сгнившие ворота в его садик. Агата знает — Софи видела, как они с Робертом переглядывались в церкви накануне, и ждет, что та скажет что-нибудь или начнет расспрашивать. Она бы, наверное, даже рассказала все, если бы Софи попросила об этом. Но сейчас голова подруги занята совсем другими вещами.
К тому же в комнате как-то тягостно. Нет и намека на то, что за окном чудесное утро, — шторы плотно задернуты.
— Неудивительно, что ты такая грустная, Медведица.
