Содержимое фляжки имело незнакомый сильный запах, напоминавший керосин, а когда Томас опрокинул его в себя, ему обожгло глотку и остался горький привкус во рту. Он поморщился.
— Что это?
Эрни хохотнул и забрал фляжку, не предлагая ее Джону, который стоял немного поодаль, устремив взгляд на реку.
— Это кашаса, местный спирт. Сделан из сахара. Уверен, желудок твой вряд ли обрадуется, но это все, чем я сумел разжиться. Индейцы, те просто питают страсть к этому зелью: дашь его — они сделают для тебя все, что угодно.
Джон негромко кашлянул и широким шагом отошел прочь. Эрни, глядя ему вслед, добавил чуть ли не мечтательно:
— У меня его хватит, чтобы нам продержаться до Манауса, а там мы найдем самый лучший бренди — из тех, что делают в Европе.
Основательно груженные каноэ опасно накренились, как только путешественники достигли бурного пространства реки — в том месте, где она поворачивает к югу. Только умелые действия команды позволили сохранить лодки на плаву — не перевернуться и не растерять драгоценное снаряжение, необходимое для сбора и консервации материалов. Томас старался сидеть спокойно, но всякий раз, когда каноэ кренилось в ту или другую сторону, вскрикивал и крепко цеплялся за борт одной рукой, а другой — прижимал к груди кожаный саквояж, в котором хранились журналы и дневники, а также письма Софи.
Участники экспедиции не собирались углубляться далеко в джунгли: Антонио наметил одну площадку, где они могли бы остановиться, — не используемое ныне поселение сборщиков каучука. Туда можно добраться менее чем за два дня, и при благоприятных условиях они будут на месте уже к полудню следующего дня. Всего планировалось пробыть там лишь пару недель — смотря как повезет. В том случае, если вдруг что-то пойдет не так или сбор материалов окажется непродуктивным, они смогут запросто вернуться в Сантарем. Каждый приток Амазонки открывал перед ними свой особый растительный и животный мир, и ученые были воодушевлены разнообразием особей, что предлагались им для исследований; если бы они отправились сразу же в Манаус по Риу-Негру, коллекция собранных материалов была бы неполной.
Один раз, после жесточайшего ветра, они остановились у небольшой деревушки, чтобы прийти в себя и избавиться от чрезмерного груза. Томас догадывался, что Антонио набрал слишком много вещей для того, чтобы впоследствии их продать и получить прибыль, но держал эти мысли при себе. Он убеждал себя, что его спутник просто не учел всей увесистости снаряжения для исследований.
Экспедицию с любопытством встретили жители поселения — среди них были и индейцы, и мамелюки, в чьих жилах текла индейская и европейская кровь. В поселении всем заправлял капитан Артуро — португальский моряк, который приплыл сюда лет десять тому назад и так здесь и остался. Он пригласил англичан на ужин, приготовленный его индейской женой. Томас, с любопытством наблюдал за тем, как смуглые, с золотистой кожей, ребятишки вереницей подходили к отцу, пожелать спокойной ночи, — самых маленьких он поднимал над головой и целовал в обе щечки. Те, что постарше, довольствовались поцелуем в лоб и молча разглядывали гостей. После ужина капитан выставил бутылку местного спирта из корня мандиоки, а Джордж и Джон, извинившись, вернулись в каноэ, к своим гамакам.
— Рад, что среди вас нашлись настоящие мужчины, готовые ко мне присоединиться, — пошутил капитан. — Хотя тебе… — Он прищурился и наставил на Томаса указательный палец, как будто целился из ружья. — Тебе, похоже, надо хорошенько выпить и повеселиться! Смотрю я на тебя — такого юного и непорочного. Жизни-то еще не видел, а? Нежный ты какой-то!
При этих словах он засмеялся, и Эрни его поддержал. Томас улыбнулся и поерзал на сиденье. Капитан продолжил свою речь:
— Ну что, джунгли тебя еще не замучили? Не надоело здесь? На вид ты из тех, кому быстро все надоедает.
— Нет, — сказал Томас. — Никому из нас пока не надоело.
— Гм, — хмыкнул Артуро. — Пока. И ты первым сломаешься, вот что я думаю!
Сказав это, он хлопнул Томаса по спине и пролил выпивку на стол и ему на руки. Томас вытащил носовой платок и стал вытирать их, тем временем капитан налил ему еще.
Когда стакан наполнился, Томас поднял его, желая замять слова капитана. Все, конечно, было сказано в шутку, но он мог и обидеться.
— За Амазонку! — предложил он, от души надеясь, что голос его прозвучал довольно бодро.
Все трое сдвинули стаканы и выпили залпом. Томас почувствовал, как жидкость тонкой струйкой потекла в желудок, приятно согревая и обещая радужные перспективы.
По мере того как Артуро пьянел, он все больше переходил со своего несносного английского на беглый португальский. Томас понимал кое-что из того, о чем говорил капитан, но чем пьянее становился он сам, тем меньше соображал. В конце концов он накрыл стакан рукой, а голову уронил на стол, не в силах справляться с водоворотом бессвязной речи.
Эрни подтолкнул Томаса локтем.
— А что, если и наш сеньор Сантос проявит такое же радушие, как здешний капитан?
— Что ты сказал? — спросил Артуро. — Сантос? Каучуковый человек?
Томас услышал, как откликнулся на это имя Артуро, но лица его не рассмотрел — оно расплывалось.
— Да, — ответил Эрни. — Именно благодаря ему мы и пребываем в вашей великолепной стране, дружище.
Томас не разобрал, что было сказано после, поскольку Артуро стукнул кулаком по столу, да так сильно, что ухо, которое до сих пор спокойно отдыхало рядом со стаканом, наполнилось звоном. Потрясенный этим звуком, Томас резко вскинул голову и мгновенно протрезвел — настолько, чтобы разглядеть, как раздуваются ноздри бугристого носа Артуро.
Эрни смотрел в изумлении на капитана, не веря своим глазам. Он поднял обе руки, выставив ладони, и закивал.
— Нам пора идти.
Он встал, пошатываясь, и стал тянуть Томаса, чтобы тот тоже поднимался на ноги.
— Да, катитесь к дьяволу! — завопил Артуро, а затем добавил еще что-то по-португальски.
Дверь дома громко захлопнулась за ними, и они остались стоять на песчаной улице — одни, посреди ночных звуков.
— Ты что-нибудь понял?
Эрни тяжело опирался на Томаса, стараясь, чтобы они оба шли ровно, не теряя равновесия.
Язык у Томаса был вялым, как кусок старой ветчины. Он с трудом пытался совместить картинки, возникшие в уме, со словами, которые крутились в голове, а затем медленно опробовал эти слова непослушным языком.
— Я н-не знаю, Эрни. Не иди так быстро.
На другое утро лучи солнца вонзились в веки Томаса. Голова у него раскалывалась, рот не закрывался; губы и язык пересохли и растрескались.
— Что за хрень, — прохрипел он, зная, что перенял привычку браниться у Эрни и что ему слишком плохо, чтобы устыдиться этого.
Их лодки уже начали отплывать от берега, и в ушах стоял звук весел по воде и пение птиц в ярком оперении, которые сидели на ветвях деревьев, возвышающихся над рекой. Ему уже прежде доводилось видеть этих птиц, но в данную минуту он был не в состоянии думать, да и не хотел. Ему просто хотелось, чтобы они замолчали.
На берегу, где-то рядом, завизжала обезьяна — как будто женщина в родах.
Голодная боль немного отпустила, когда он выпил большое количество воды, и после дружеских тычков и похлопываний по спине все наконец оставили его в покое, чтобы он проспался с похмелья. Эрни плыл в другой лодке, и, похоже, ему все было нипочем: сквозь удушливый сон Томас слышал, как тот поет во всю глотку.
