— Ну, в том-то все и дело, сэр, вот почему я здесь. После нашей встречи в тот день, сэр, я подумал, что мой долг — рассказать вам об этом, поскольку миссис Эдгар, очевидно, скрыла это от вас.
— Уверен, у нее были на то причины.
— Причины, да, — говорит Фейл. — Возможно, она собирается рассказать вам. В конце концов, в настоящее время уже весь город знает об этом.
— Откуда всем стало известно?
— Вы же знаете, сэр, как люди судачат. Лично я никому ничего не рассказывал, хотя миссис Эдгар сама открыла мне этот секрет.
Брови Уинтерстоуна лезут наверх.
— Как хорошему другу мистера Эдгара. Томаса.
Он набирает в грудь побольше воздуха. Нужно врать осторожно и не запутаться.
— А еще они ходили в театр в субботу вечером, и одному нашему знакомому, мистеру Чапмену, пришлось удерживать мистера Эдгара изо всех сил, чтобы тот не набросился на одного человека, который просто слегка его подтолкнул. Боюсь, он стал очень жестоким, и меня беспокоит то, что Софи может угрожать опасность.
— Боже мой… Софи…
Уинтерстоун на мгновение погружается в собственные мысли, морща лоб.
— Вчера он ходил с ней в церковь и, честно говоря, выглядел так, будто ему вовсе не хотелось там находиться. Он не присоединился ни к одному псалму, ни к одной молитве.
Старик отрывает взгляд от стакана и смотрит на Фейла.
— Это же так понятно, сэр.
— Да, конечно.
Вот идиот. Он решил, что, если обвинит Томаса в недостатке веры, это ему поможет, но, похоже, плохо справился со своей задачей.
— Он избегает общения с прихожанами, хотя многие из них стараются выказывать ему свою доброту.
Уинтерстоун как сидел, так и сидит, только стакан его опустел, и теперь он постукивает ритмично по подлокотнику. Взгляд его устремлен в пол. Фейл ждет, когда он заговорит.
— Зачем вы рассказываете мне все это? — спрашивает старик в конце концов.
«Он сомневается в моих мотивах, — думает Фейл. — Сейчас или никогда».
— Я просто подумал, сэр, что, сообщив вам об этом, мог бы помочь несчастной паре. Я знаю, что миссис Эдгар не желает помещать своего супруга в больницу или другое лечебное заведение. Может, вы, с вашим влиянием, решили бы этот вопрос законным путем. В самом деле, ничего хорошего для вашей дочери не выйдет, если она будет замужем за человеком, который напоминает не что иное, как овощ.
Капитан смеется, но смех звучит тонко, по-девчачьи, и он мгновенно подавляет его.
— К тому же он склонен к насилию. Можно ли ожидать, что человек будет поддерживать вашу дочь, если очевидно, что он сам является для нее тяжким бременем, да еще представляет опасность?
— Капитан Фейл, — произносит Уинтерстоун, — вы намекнули на что-то, когда я видел вас в прошлый раз. Я прямо спросил тогда, что вы имеете в виду. Вы сказали, что с ним какая-то неприятность, и все. Почему вы сразу не рассказали мне всей правды, вместо того чтобы выдумывать какие-то истории о том, что у него сыпь и несколько царапин?
— Я… Я не хотел волновать вас, сэр. И я едва был знаком с вами тогда.
— Вы и сейчас едва знакомы со мной.
— Знаю, знаю. Но я действовал, как мне казалось, в интересах вашей дочери, из самых лучших побуждений.
Уинтерстоун сверлит его глазами. Все идет совсем не так, как планировал Фейл. Они так хорошо ладили за рюмкой коньяка в гостинице «Звезда и подвязка». Но сейчас, правду сказать, он преподнес старику дурную новость, и тот, конечно же, просто потрясен.
Внезапно лицо Уинтерстоуна смягчается, и он грустно улыбается.
— Вы правы, сэр. Моя дочь действительно оказалась в очень неприятной ситуации — хуже не придумаешь. Я подумаю, чем смогу ей помочь. Оставьте свои координаты, и я обязательно свяжусь с вами.
Это намек Фейлу на то, что ему пора уходить — он должен оставить мистера Уинтерстоуна наедине с этим новым знанием.
Вставая с места, он говорит:
— Я должен попросить вас об одном одолжении, сэр. Прошу вас, не говорите миссис Эдгар, что это я известил вас. Это весьма деликатный вопрос, ведь они оба — мои друзья. Мне бы не хотелось, чтобы она думала, будто я что-то замышляю против них. Даже, если это и так, — добавляет он быстро, — я искренне верю, что поступаю так ради их блага.
— Разумеется. Я ничего не скажу. Всего доброго.
— Но откуда ты знаешь, что призраки существуют?
Маленький брат Агаты сидит в постели, с глазами круглыми, как шиллинги.
— Потому что я разговаривала с ними, — говорит Агата. — Бабушка сказала, что у меня талант.
— А в этом доме есть призраки? — шепотом спрашивает Эдвин.
— Они везде, — отвечает она и щекочет его грудь, — Но нет, здесь мы ни одного не видели. Хотя в окрестностях Ричмонда их полно.
— Где, например?
— Например… в Хэм-хаусе[11]. Ты бывал там. Говорят, есть там один кавалер, который является людям. Стоит им только подумать: «Странно, что за причудливая старомодная одежда на нем», как он…
— Что он?
Эдвин съеживается под одеялом.
Агата снижает голос до шепота, чтобы лучше напугать его.
— Он исчезает, — почти шипит она.
Эдвин нервно хихикает и прячет лицо под простынями.
— Еще, — доносится его приглушенный голос.
— Погоди-ка, — говорит Агата. — А ты слышал об Энни из арки?
Его макушка торчит из-под простыней, и он мотает головой, хотя уже много раз прежде слышал эту историю.
— В проходе под аркой старого дворца есть окно. Там появляется женщина — люди видят ее, когда идут мимо. Она очень печальна, и все проходящие слышат, как она плачет. Но никто никогда ее не видел, разве что только в окне.
Эдвин попискивает.
— Почему она плачет?
— Всю семью ее убили — ее мать, ее отца и… ее маленького братца!
Тут она принимается нещадно его щекотать, пока он не начинает визжать, чтобы она прекратила.
— Что здесь происходит?
Мать Агаты выглядывает из-за двери.
— Агги, опять ты забиваешь голову малышу всякой чепухой? Честное слово, ему же будут сниться кошмары — как ты не понимаешь!
Агата смеется и шепчет братику на ушко:
— Ты уже большой и сильный, так что сам распугаешь всех привидений, правда же, мой сладенький?
Эдвин решительно кивает головой, насупив брови и выдвинув вперед челюсть. Агата целует его в щеку и выключает лампу.
— Спокойной ночи, дорогой, — говорит она.
Оказавшись в своей спальне, она решает лечь пораньше. Присаживается к туалетному столику и начинает разбирать прическу. Высвободившиеся кудри рассыпаются по ее плечам, и она, взяв в руки щетку,
