пальцами.
Томас поинтересовался, нравится ли ему работать на Сантоса, и Педро пожал плечами, но отвел глаза. Томас и раньше замечал, что Педро принимал все приказы от Антонио, но когда он прислуживал Сантосу, его поведение менялось. Педро ходил вокруг хозяина очень медленно, рука, которой он накладывал мясо Сантосу в тарелку, часто дрожала, и ему было трудно с этим справиться. Сантос, казалось, ничего не замечал, а если и замечал, то не обращал внимания.
В течение недели Томас приходил к Педро и сидел с ним по часу в день, а, то и больше, и Педро стал помогать ему в изучении португальского языка. К концу недели Педро называл его «magro» за худобу и, пока готовил еду, кидался в него кусочками; Томас уворачивался от них, если получалось, а если нет — вытирался салфеткой, не переставая улыбаться. Его знание языка улучшилось, и он удивил как-то вечером Клару с Джоном, включившись за ужином в их разговор. Джон радостно хлопнул его по спине, а Клара просто уставилась на него. Ее взгляд притягивал к себе, и воздух между ними раскалился. Когда он отвел глаза, то увидел, что Джон, с приоткрытым ртом, смотрит поочередно то на него, то на нее — он прекратил жевать, но так и не проглотил пищу, которую держал во рту. Томас опустил глаза в свою тарелку, сгорая от неловкости. Чувство было такое, как если бы лесник застукал его на месте, когда он собрался украсть фазана.
Он встал из-за стола.
— Прошу меня извинить, — сказал он. — Я неважно себя чувствую.
На другое утро Томас проснулся поздно. Его разбудил Антонио.
— Сеньору Сантосу угодно, чтобы вы выпили с ним чаю до того, как начнется дождь.
— Я скоро буду, — ответил Томас.
Антонио ушел, а он все лежал, уставившись потолок. Он не позволял себе оставаться наедине с Сантосом. Наверняка все разошлись кто куда за материалами, а этому господину нужно с кем-нибудь поговорить. Он вылез из гамака и трясущимися руками натянул на себя одежду.
— О, мистер Эдгар.
Сантос сидел в тенистом углу двора за низким столиком, рядом с ним стоял свободный стул. Повсюду виднелись грязные лужи, оставшиеся после недавнего дождя, и влажный воздух обещал, что будет лить еще. Мануэль стоял тут же, обмахивая Сантоса большим листом банановой пальмы. Как всегда, Сантос умудрялся совершенно не потеть. Томас уже привык к влажной жаре, он даже стал получать удовольствие от этого ощущения, как от теплой ванны, — правда, только если мог искупаться в прохладной воде в конце дня. Вид всех его рубашек портили одинаковые желтые пятна под мышками, и он уже давно перестал раздражаться по этому поводу. У Сантоса рубашки тем не менее всегда были свежими и чистыми, будто он каждый день надевал новую.
— Надеюсь, здоровье ваше идет на поправку?
— Да, я чувствую себя лучше. Правда, устаю.
— Так и должно быть. У меня тоже была малярия. Эта болезнь никогда не уходит окончательно, как вы знаете.
— Нет?
Томас вдруг почувствовал себя старым. Он перешагнул через некий порог, и назад пути нет.
— К чему этот мрачный вид, мистер Эдгар? В конечном счете это сделает вас сильнее. Соприкосновение со смертью закаляет характер.
— Боюсь, мой характер может мне изменить.
Он пробурчал это себе под нос, в тайной надежде, что Сантос его не услышит. Неужели он его проверяет? Выжидает, чтобы посмотреть, известно ли ему о том, что он поступил бесчестно?
— Чепуха, мой дорогой друг. Я давно наблюдаю за вами…
При этих словах сердце у Томаса екнуло.
— …и вижу, как вы растете. Знаю, вы чувствуете усталость сейчас и, возможно, некоторую ненужность.
Он склонил голову набок и посмотрел на Томаса, как будто видел перед собой капризное дитя.
— Я прав? Думаю, что прав. Но я же видел, как растет ваша уверенность в джунглях. Может, вы сами того не замечаете. Вы становитесь настоящим ученым.
— Ученым?
Томас щелкнул языком и не смог удержаться от насмешки в голосе. Этот человек что, слепой?
— Я не ученый, мистер Сантос. Всего лишь любитель. Чаще всего я даже не знаю, чем занимаюсь здесь. Нет — почти всегда.
Он провел рукой по волосам и наткнулся на место, где они спутались и были в песке. Отряхнул пальцы.
— А вам известно о том, что у меня нет никакой квалификации? Удивительно, как меня вообще включили в состав экспедиции. Бабочки для меня всю жизнь были просто увлечением.
— Нет, мистер Эдгар, вы недооцениваете себя. Может, вы и не добились каких-то успехов в изучении насекомых, но в вас есть нечто гораздо более важное. В вас есть страсть. Я вижу, как внутри вас горит огонь. Он потускнел ненадолго, пока вы были больны, но вспыхнул в тысячу раз сильнее в тот день, когда я подшутил над вами.
— Вы сделали это намеренно?
— И да и нет. Вы вправе сердиться, мистер Эдгар. Я, некоторым образом, испытывал вас. И вы прошли испытание, доложу я вам.
— Знаете, я ведь и в самом деле нашел бабочку. Как раз перед тем, как Джон обнаружил меня без сознания.
— О, думаю, нет. Вы были очень больны. Наверное, вы просто подумали, что видели ее. При малярии это обычное дело — видеть что-то необъяснимое. К примеру, когда я был болен, мне однажды привиделась моя первая жена, с младенцем на руках. Она сказала, что это мой сын, а когда я очнулся — они оба исчезли.
— Возможно, вы и правы. Хотя мне так хотелось верить в это.
Он внимательно всматривался в лицо Сантоса. Как-то слишком быстро этот человек отмел его претензию. Что, если он лжет? Может быть, он знает, что Томас говорит правду?
— Я видел у вас фотографию вашей жены. Как ее зовут?
— Софи.
— Да, Софи. — Он произносит это имя, словно пробуя его на язык. — Она очень красива. И молода.
К чему он клонит? У него нет никакого желания обсуждать с этим типом Софи. Каким-то образом это ее оскверняет.
— Какая она? — продолжает расспрашивать Сантос.
— Какая? Ну, не знаю, как это сказать. Полагаю, что она…
Он замолк, пытаясь воскресить в памяти знакомый облик — вот она стоит в саду, улыбаясь ему. А потом он увидел ее, лежащей на земле под ним, когда он хотел заняться с ней любовью в парке. Он вздрогнул.
— Продолжайте, мистер Эдгар, вы же хорошо знаете свою жену?
— Да, конечно. Она чудесная. Совершенно чудесная.
Он перешел почти на шепот. Если он будет говорить о ней тихо, то она останется чистой, и джунгли не испачкают ее, как это произошло с ним.
— О лучшей подруге трудно и мечтать.
— А дети? Она хочет иметь детей?
— Да, хочет.
Его вдруг словно стукнуло — в самом деле, они давно не говорили с ней о детях, и, может, он виноват перед ней. Неужели это он помешал ей решиться на ребенка?
— Отлично. Я очень рад за вас. Она так молода — уверен, ей еще рожать и рожать. В отличие от моей супруги. Боюсь, ее лучшие годы уже позади. Ей уже тридцать четыре, а детей нет. Завидую вам. Больше всего в этой жизни я хотел бы стать многодетным отцом, чтобы следующие поколения продолжили мое имя.
