Перешел к следующему дереву и сделал то же самое, потом к следующему.
«Вот как надо», — сказал он.
«А что нам теперь делать?» — шепотом спросил Генри.
«Ждать», — сказал Томас, на что мистер Лафферти кивнул и, улыбнувшись, взъерошил ему волосы.
«Я знал, что мы не зря тебя взяли», — отметил он, а остальные мальчики посмотрели на Томаса так, словно готовы были его убить. Но Томас оставался невозмутим.
Сумерки, сгустившись, превратились в ночь. Где-то рядом ухнула сова, а затем резко устремилась вниз и забила крыльями, поймав мышь. Верхушки лиственниц поглотило темное небо, и их уже трудно было разглядеть.
«Вот что следует делать, — объявил мистер Лафферти. — Приготовьте свои фонари».
Он зажег их один за другим, и все подошли к первому дереву.
При свете ламп липкая смесь блестела. В ловушку на стволе попало множество насекомых: мокрицы, сороконожки, жучки и огромные слизняки, которые, если приглядеться, были покрыты сотнями крошечных клещей, снующих туда-сюда по широким бокам своих хозяев.
Среди мальчиков поднялся недовольный ропот, выражающий отвращение, однако Томас, напротив, приблизил к насекомым лицо, насколько это было возможно. Посредине всего этого хаоса сидел крупный мотылек «мертвая голова». Череп на его грудной клетке пялился на него, разинув рот, и сердце у Томаса екнуло.
Всю весну они каждую неделю выходили на природу, и так продолжалось до самого лета. Остальные ребята осмелели и стали, почти как Томас, получать удовольствие от ловли бабочек и мотыльков. Мистер Лафферти показывал им, как какие-нибудь крупные — и грубые существа могут иметь нежную радужную окраску — например, бражники, с их мерцанием розового и зеленого цветов, при том что задние крылья у них неожиданно красного цвета.
Однажды вечером мистер Лафферти приказал мальчикам разделиться и разойтись по одному.
«Так мы сможем охватить большую площадь и обнаружить новые виды насекомых. Я дам сигнал свистком, когда нам надо будет собраться вместе».
«Мы что, будем все поодиночке, сэр?» — спросил Генри.
Дэвид, который никогда ничего не говорил, просто крепко обхватил себя за плечи, явно напуганный таким планом.
«Вы справитесь, молодые люди, — заверил их мистер Лафферти. — Просто не выходите за границы леса и не потеряетесь. Идите на звук моего свистка».
Томасу не было страшно. Заросли, в которых они стояли, казались сравнительно небольшими. Ему никогда прежде не разрешали одному ходить в темноте, и он был в восторге оттого, что у него появится возможность пробираться сквозь лес — скрытно, как лисица.
Они рассыпались веером как раз в ту минуту, когда на небе стали гаснуть последние лучи солнца. На этот раз у каждого из них была при себе собственная жестяная банка с сахарной смесью, а также сачок и морилка. Томас шел некоторое время, пока еще можно было различить тропинку в темноте, затем остановился, чтобы обмазать стволы деревьев. И стал ждать.
Он уже собрал четыре прекрасных образца и снова загасил фонарь. Изображая из себя лисицу, он стал красться, пригибаясь к земле, — так хотелось, чтобы органы чувств помогали ему выбирать путь, а не рассудок. Понюхал воздух — пахло только патокой и ромом из его банки. В морилке у него в руке трепыхались мотыльки — он ощутил это колебание даже через стекло. Наверное, в банке было недостаточно цианида, чтобы убить их всех. Уши, как ему вообразилось, упреждающе навострились на макушке, уловив справа какой-то треск. Он замер на месте и пригнулся еще ниже. Глаза его уже привыкли к темноте — кроме того, он же был лисицей и выслеживал добычу. Он бесшумно двинулся по тропе туда, откуда доносился шум. По мере приближения он стал различать еще один звук — тихий стон, а потом еще — чье-то сопение. Всего в нескольких футах от него высилась чья-то фигура.
Он чиркнул спичкой. При неровном свете горящей спички он увидел мистера Лафферти. Тот стоял во весь рост, а мальчик — это был Дэвид, бедный, тихий Дэвид — сидел на корточках перед ним и, обхватив руками пенис учителя, двигал им взад и вперед. Мальчик удивленно посмотрел на Томаса — лицо его было мокрым от слез и соплей. Руки мистера Лафферти лежали на голове мальчика и поглаживали его по волосам, глаза открылись от внезапного света. Морилка с мотыльками выскользнула из рук Томаса и раскололась о корни дерева. Огромные крылья захлопали перед ним — мотыльки полетели на свет и забились о лицо Томаса. Он отмахивался от них, а они снова набрасывались на него — лезли в глаза, в уши, в рот. Догоревшая спичка упала на землю, а Томас побежал и не останавливался, пока не услышал, как учитель подзывает его свистком. Он замер на мгновение, а потом снова побежал — назад, в школу, в свою надежную постель.
— А что сталось с мальчиком? — спросила Клара.
Она вошла к нему в комнату, когда он сбивал мотыльков, облепивших его фонарь. После этого он расплакался, припав к ее груди, а она стала расспрашивать его о мотыльках. Но о Джордже он не смог ей рассказать — пока не смог.
— Дэвид никогда не смотрел в мою сторону и не заговаривал со мной. Остальные ребята еще несколько раз ходили ловить насекомых на патоку, но все прекратилось, когда погода стала холодной. На следующий год у мистера Лафферти была уже новая команда, а еще через год — опять другая. И я видел, что он с ними делал, по их глазам — всегда в конце августа. Но так ничего и не предпринял.
— А что ты мог предпринять?
— Мог рассказать кому-нибудь. Родителям. Учителям.
— Нет, Томас. Ты не должен винить себя.
— Мне надо было противодействовать Лафферти. Пригрозить, что расскажу всем.
— Ты был всего лишь ребенком.
— Да.
Но сейчас он уже не ребенок. И хотя бы в этот раз остановил мерзавца, спас одного маленького мальчика. Но как убедиться, что Джордж оставит Жоакима в покое? И как быть со следующим мальчиком, а потом еще с другим?
— А что с мотыльками?
— Не могу смотреть на них, чтобы не вспомнить. Сразу в дрожь бросает. Так и чувствую их всей кожей. Как они колются. От них меня тошнит.
Клара двинулась к нему, чтобы обнять, но он остановил ее.
— Как же твой муж? Тебе не следовало бы даже находиться здесь.
Она презрительно скривила губы.
— Он мертвецки пьян. Они с доктором Харрисом пили сегодня весь день. Теперь он проспит до утра, — сквозь зубы процедила она.
— И все равно, Клара, мне как-то неспокойно. Особенно после…
Он хотел было рассказать ей о том, что случилось с Мануэлем и как он испугался за свою жизнь. Но слова не шли. Клара достаточно натерпелась унижений от этого человека, и ему не хотелось добавлять ей неприятностей.
— Ты так взволнован, — отметила она. — Скажи, в чем дело.
Она взяла его лицо ладонями.
Томас перехватил ей запястья и прижал их к ее груди.
— Не могу. Ни в чем. Прошу тебя, Клара, мне нужно побыть одному. Мне нужно поспать.
Он угрюмо посмотрел на мотыльков, пробивавшихся сквозь щели в сетках, метавшихся вокруг лампы.
— Погоди, — сказала она.
Он отпустил ее запястья, и она полезла в карман.
— Возьми это. Поможет уснуть.
Опять этот белый порошок. Он принимал его в прошлый раз и заболел на другой же день. И увидел свою Papilio в лесу — уж не после того ли, как выпил порошок вместе с Кларой? Теперь он был уверен, как
