Полное собрание стихотворений

1?–2 и вместит около 60 стихотворений, написанных между 1944 и 1948?гг. Часть тиража заботами моих американских друзей будет реализована в США. Меня интересует, есть ли смысл попытаться осуществить то же самое и во Франции? Как Ваше мнение на этот счет? Возможно ли это практически и если да, то как? Какое примерно количество экземпляров можно было бы реализовать и через кого? Пересылка возможна небольшими почтовыми пакетами по 10–15 экземпляров. Я был бы Вам необычайно признателен, если бы Вы помогли мне в этом отношении добрым советом, и притом чем скорее, тем лучше, ибо от Вашего ответа зависели бы общие размеры тиража» (N.Berberova Papers. Hoover. Nikolaevsky Collection. Box 401). Книга вышла вовсе не через два месяца, как того хотел Кленовский, а через два года. Предисловие к сборнику «След жизни» написала Н.Н.Берберова, с которой Кленовский в первые послевоенные годы вел оживленную литературную переписку. Ниже это предисловие приводится целиком:

Поэт Д.Кленовский

Предисловие к сборнику стихов не ставит себе целью объяснить или представить поэзию, заключенную в этих стихах. Оно пишется для того, чтобы сказать несколько слов о самом поэте. Поэзия не нуждается ни в пояснениях, ни в комментариях: она говорит с читателем своим собственным, высоким и неповторимым языком.

Но поэт... Кто он? С кем предстоит нам встреча? Откуда пришел он, где выносил эти стихи? Ответ о Кленовском может быть дан в двух словах: он - последний царскосел. И этого короткого определения достаточно, чтобы читатель немедленно был втянут в стихию поэта. Последний царскосел - таким нам открывается его лицо.

Воспитанный акмеизмом, Д.Кленовский с большой строгостью к самому себе находит свою форму. Мы знаем поэтов, идущих в своем творчестве от мысли, от слова, от образа, от звука. Каждый из этих четырех путей несет свои радости и свои трудности. Кленовский идет первым из этих путей: его вдохновение «умственно», как оно когда-то было умственно у Тютчева, у Ходасевича, у целого ряда других русских поэтов. В поэзии своей он не «поет», не «играет», не «рисует», он размышляет. Но в отличие от прежних «поэтов мысли», он занимается этим не в уютном кабинете, не в собственной башне, но на больших дорогах. Он - философ больших дорог, на которые его закинула страшная судьба русского человека. Вдоль и поперек Европы ходит он, этот поэт, выросший в тени Пушкина и Анненского, видевший в детстве Гумилева; он ходит, овеянный тяжелым, сумрачным вдохновением.

Одна из наиболее дорогих ему тем, тема в основе своей символическая: о знаке, которым отмечен человек, сам не подозревая, что этот знак значит. Эту тему Кленовский осмысливает не только поэтически, но и философски, и в свете этого осмысливания, поэт сам становится носителем вещей отметины, всю глубину которой узнать ему, несмотря на все его усилия, не дано. В том месте, где «при кликах лебединых» Пушкину являлась его муза, иная муза явилась впервые и Кленовскому и вручила ему лиру, от которой сейчас остались одни обломки. Но глубокий внутренний опыт остался живым, и никакие бедствия его у поэта не отнимут. И данный музой таинственный знак будет пронесен им сквозь всю жизнь.

Всякая книга сейчас, в условиях нашей жизни, есть чудо. Чудо и эта тоненькая книга, которая как бы прикрепляет ее автора к месту ее издания. На самом деле: ни Брюссель, ни Париж, ни Нью-Йорк не могут ни сейчас, ни впредь почитаться прочным пристанищем Кленовского. Он?– последний царскосел, гонимый по миру. И потому, не только в стихах его, но и в самой его судьбе, слышим мы подлинную поэзию, отгадывание вещего знака.

Н. Берберова  Париж, 1950 г.

Книга была одобрительно принята критикой. Леонид Ржевский в своей рецензии оценил ее очень высоко и не согласился с отдельными положениями предисловия Н.Берберовой, не называя, впрочем, имени: «Гармоническая примиренность осветляет вдохновение Кленовского. Оно лишено мрачных тонов <…> он не только размышляет, но и рисует, но и мастерски заставляет звенеть и петь отдельные строфы и строчки. <…> Тайна обаяния книжки, по-моему - в ее глубокой лиричности. Это не просто “умственные” стихи, - размышления согреты теплом лирической настроенности, которое “проникает” к читателю. Даже самые “философические” стихотворения <…> не столько понимаются, сколько чувствуются. <…> Это - подлинно русские стихи, стихи сегодняшней нашей жизни, в самом деле, может быть, - неизгладимый ее след. Прекрасная книжка! Умная, ясная, волнующая» (Л. Р. Стихи сегодняшней нашей жизни // Грани. 1950. №9. С.158–159). Эпиграфом к рецензии Ржевский взял строчку Гумилева: «Только усталый достоин молиться богам…».

Ю.Иваск, рецензируя «След жизни», также говорил об усталости: «Стихи - прекрасные. В них слышатся отголоски столь рано оборвавшегося Серебряного века русской поэзии. Но голос у Кленовского - свой: тихий, мелодический, слегка надтреснутый.

Он радостно довольствуется малым, для него “никакая рана нестрашна, если бережно она обмыта, перевязана и прощена”... Он благословляет легкую старость, верную любимую подругу, прославляет чудо прорастающего стебля, говорит о вечности настоящего, не боится смерти и предчувствует райскую тишину. Это светлая, печальная мудрость отречения от всего того, чем обычно живет человек, отречение от страстей, за которые так часто расплачиваются отчаянием. Но ведь и в страстях есть счастье, есть правда, и они - “бессмертья, может быть, залог...” Но Кленовскому не надо залога бессмертья, он и так блаженно уверен в нем, хотя и не без грусти прощается с миром, который он хотел бы забыть в своем раю. Нельзя не поддаться очарованию его резиньяции, которая кажется чем-то близкой индийской мистике. Христианскому сознанию такая резиньяция чужда... Слушая голос Кленовского, хочется безмятежно уснуть навеки, погрузиться в покой безветрия - нирваны. Его мудрость отречения и грустная доброта вызваны не столько любовью, сколько огромной усталостью: и эта усталость не только “частное” настроение Кленовского. После бурь войны и в ожидании новых катастроф - эта усталость овладела очень многими, и старыми и молодыми. Нет настоящего творческого пыла. Всех отпугивает риск, сопряженный со всяким действенным творчеством. Нет сил для бескорыстного и радостного строительства мира. Очень многие стали добрее, отзывчивее, но не стали сильнее. Теперь очень часто даже за слезами и смехом скрывается усталость.

Об этой общей усталости и спел свою тихую песнь Кленовский. Замечательны его стихи, помеченные 1946–1949 гг. Они в какой-то мере соответствуют духу времени. Увы - если усталые люди и выигрывают на небе, то на земле они обязательно проигрывают. Но, может быть, в современном мире, кроме умудренной усталости, найдутся также умудренно-добрые силы. Без этой надежды было бы слишком трудно жить» (Новый журнал. 1950. №24. С.297–298).

В.Александрова отметила «преемственность Кленовского со старшими поэтами - если не с Пушкиным, то с Тютчевым и Иннокентием Анненским» (Александрова В. То, что не умирает // Новое русское слово. 1950. 23 апреля).

Исключением стала лишь рецензия Юрия Терапиано(Новое русское слово. 1950. 26 марта), на которого Кленовский жаловался С.Маковскому 3 ноября 1955 года: «Вашим советом послать книгу Терапиано - не воспользуюсь. Дело в том, что я уже однажды обжегся… По совету Н.Н.Берберовой я послал Т<ерапиано> в 1950 г. мой «След жизни», и он поторопился дать о нем в «Н<овом> рус<ском> слове» недоброжелательный отзыв, единственный в моей практике. Редакция опубликовала этот отзыв накануне получения моей книги, а получив ее - тотчас же отмежевалась от рецензии Терапиано. Лично незнакомый мне тогда Аронсон выразил мне от имени редакции сожаление, что рецензия нашла место в газете, добавив, что Т<ерапиано> изменило на этот раз его критическое чутье и что, получи газета вовремя мою книгу, - рецензия Т<ерапиано> не была бы напечатана. По поручению редакции Аргус написал хлесткий фельетон, в котором возмущался критикой Т<ерапиано>, а В. Александрова?– дополнительную статью о моей книге. Терапиано вскоре обидчиво реагировал на фельетон в письме в редакцию, настаивая на своей точке зрения. Естественно, что после этого происшествия у меня нет никакого желания посылать Т<ерапиано> мои книги. Каждый вправе, конечно, иметь свою точку зрения, но напрашиваться на отрицательную критику нет никакого смысла. Впрочем, впоследствии Терапиано, следуя общему по отношению ко мне тону критики (особенно после лестных отзывов Г. Иванова