вытаращила на него синие глаза.
— Стелеску? А кто это такой? В жизни не знала такого… С чего ты взял, дружок?
— Ну-ну, полноте, крошка, секретничать!.. Вчера ты сама довольно прозрачно намекнула на это. А в моей порядочности можешь не сомневаться… Я все-таки офицер армии его величества!
— Да ты же чудак, дружочек! — смеясь, ответила девица. — Или я, может быть, спьяну что-то нафантазировала, а тебе, тоже спьяну, померещилось бог весть что! Ха-ха-ха…
Чтобы не вызвать у нее подозрений, Лулу счел разумным переменить тему разговора, но спустя несколько дней попытался вернуться к вопросу о бывшем наместнике «капитана». На этот раз девица рассердилась и, в упор глядя на Лулу, сказала:
— Не путаешься ли ты с железногвардейцами, дружочек? Очень уж ты интересуешься!
— Пардон! Пока еще я так низко не пал, — тоном оскорбленного ответил Лулу. — Честный человек может стать даже сутенером, но только, знаешь, не этим подонком… Даю слово чести офицера!
Потеряв надежду вызвать девицу на откровенный разговор, Лулу решил проследить за ней, когда она покинет Круча де пятрэ. И это произошло в ближайшую пятницу, в день поста, когда в притонах было мало посетителей и девицы после медицинского осмотра располагали свободным временем. Около полудня модно одетая девушка вышла из дома. Лулу был на посту и тотчас же последовал за нею, держась поодаль.
Девушка побывала в аптекарском и галантерейном магазинах на Дудешть, купила букетик роз в цветочном на Кантемир, завернула на Нерва-Траян и зашла в какой-то невзрачный дом, который Лулу сразу же взял на заметку, но не успел он дописать адрес, как она вышла и быстро направилась к стоявшему на остановке трамваю. Лулу едва успел вскочить на подножку прицепного, вагона. На площади Святого Георгия она вышла из трамвая и поспешила в кондитерский магазин «Капша», но вскоре вернулась с небольшой покупкой и подошла к автобусной остановке. Лулу поймал такси и вслед за автобусом доехал до остановки «больница Брынковяну». Здесь девица вышла из автобуса и скрылась за железными воротами. Лулу отпустил такси и, решив, что она проходит тут курс лечения, стал караулить у выхода.
Проклиная все на свете, он мотался около больницы дотемна, пока не начался сильный дождь. Промокший, голодный и злой, вернулся он на Круча де пятрэ и, к великому своему удивлению, застал девицу в «рабочей форме» — в купальнике, туфлях на высоком каблуке, накинутом на плечи пальтишке, с сигаретой в зубах. «Проглядел, — с досадой подумал Лулу, — или она вышла из больницы другим ходом?»
Поздно ночью, когда в притоне наступило затишье и он со своей подопечной распил бутылку вина, девица рассказала ему, как провела день: ездила в город, купила себе кое-что в аптеке и галантерейном магазине, а для подружки — прекрасный букет роз, зашла к ней на Нерва-Траян, но оказалось, что она слегла в больницу, и пришлось далеко ехать, чтобы навестить ее…
Лулу сник, решив, что партнерша в самом деле не связана со Стелеску. Надежда отличиться и занять весомое положение, чтобы не нуждаться, рассеялась как дым. Однако мысли его машинально вновь и вновь возвращались ко всему, что заставило его заподозрить партнершу в связях с бывшим наместником «капитана». Наконец он решил, хотя бы ради саморекламы, рассказать о своих подозрениях кому-либо из высоких чинов легионерского движения. Так он и поступил, неожиданно встретив шефа «гнезда».
Выслушав Лулу, тот сразу же повез его в какую-то цирюльню, где горбатый парикмахер с постоянно улыбающейся верблюжьей физиономией провел их в подвальное помещение, сплошь обвешанное и застланное коврами.
Так Лулу Митреску познакомился с Гицэм Заримбой. Парикмахер слушал Лулу, казалось бы, без всякого интереса, задал несколько коротких, не имеющих прямого отношения к существу дела вопросов, затем молча положил на стол пачку дорогих сигарет, коробок спичек, подвинул к Лулу пепельницу и, скривив в обычной ухмылке свои на редкость тонкие губы, вышел. Вышел, не сказав ни слова.
Лулу закурил, осмотрелся по сторонам. Небольшая комната чем-то напоминала ему гробницу: огромное распятие Христа на массивной мраморной подставке; над ним, точно ангел, портрет Гиммлера в эсэсовской форме при одном погоне; рядом на секретере под стеклянным колпаком — беззубый человеческий череп; на стенах и на полу — добротные шерстяные ковры с яркими хризантемами и национальными орнаментами на черном, как траур, фоне. Три кресла и небольшой столик, за которым сидел Лулу, не скрашивали мрачности убранства и загадочности этого помещения.
Лулу терпеливо ждал возвращения гнома-парикмахера, но минул час, другой, а он все не появлялся. Лулу нервничал, курил одну за другой сигареты, наконец решился выйти якобы в туалет, но дверь оказалась запертой, у нее и ручки даже не было… Его пронзило чувство страха. Долго стоял он у двери с опущенной головой, напряженно прислушивался, однако извне не доходило ни единого шороха. Подавленный гнетущей тишиной, он на цыпочках вернулся к столику, сел и снова закурил…
На Круча де пятрэ маленькую смазливую девицу пригласили на «вызов» к клиенту. Прибывший на машину богатого хозяина шофер внес владельцу притона за «визит на дом» двести лей. Такой здесь был заведен порядок: товар на выбор, такса твердая, деньги вперед.
Машина доставила даму к клиенту, внешность которого оказалась весьма отталкивающей. Однако отказываться не полагалось: «прокат» оплачен. Тем не менее выражение лица девицы было откровенно неприветливым. Это Заримба сразу приметил, но не подал виду. Напротив, он больше обычного улыбался и, галантно уступая дорогу, пригласил даму в комнату, отнюдь не похожую на будуар, а, скорее, смахивающую на операционную или что-то в этом роде.
Девушка не успела высказать по этому поводу свое удивление, как в комнату вошли трое бравых молодых людей с закатанными по локоть рукавами, словно собирались устроить перед гостьей цирковое представление. Один из них сразу приступил к делу:
— Где находится господин Стелеску? — требовательно спросил он, вплотную подойдя к девице.
— Стеску?! — умышленно коверкая фамилию и недоуменно пожимая плечами, ответила та. — А кто он такой?
— Твой постоянный хахаль… Михаил Стелеску!
— Нет у меня постоянного клиента… И никакого Стелеску, или как его там звать, я не знаю.
— Канителиться нам с тобой некогда. Пойми, что мы говорим серьезно: или скажешь, где он находится, и тогда гуляй, как гуляла, или прикончим тебя здесь же, на месте!
— Вы что, ненормальные?! Отпустите меня! Я первый раз слышу эту фамилию…
— Последний раз предупреждаю: выбирай!
Гицэ Заримба любезно улыбнулся, затем кивнул… Девушку стали избивать.
Не помогло.
Ее топтали ногами и снова колотили.
Безрезультатно.
Гицэ Заримба обвел кончиком языка растянувшиеся в улыбке бесцветные тонкие, как нити, губы и снова подал знак. Девушку принялись жестоко истязать.
Она потеряла сознание.
Приведя в чувство, ее вновь принялись мучить. Но ничего, кроме продолжительного стона, так и не услышали.
Принесли щипцы для завивки волос, раскалили их докрасна…
Девушка молчала, все реже и тише стонала и вновь потеряла сознание. Снова пытались привести ее в чувство, но тщетно.
— По-моему, эта паскуда не дышит, — деловито заметил главный палач, вытирая со лба струившийся ручьем пот. — Ну-ка погляди…
Напарник приложил ухо к истерзанной груди, прислушался. Брезгливо сплюнув, он процедил сквозь зубы:
— Ты прав. Сдохла.
Окончательно отчаившийся Лулу докуривал последнюю сигарету, когда дверь внезапно распахнулась и в комнату разом ворвались двое незнакомых парней с закатанными по локоть рукавами и с пистолетами в руках, а вслед за ними — шеф «гнезда», доставивший сюда Митреску.
