— Да, рабби.
— Когда-то они были выше, но время и людские пороки вогнали их в землю. Время и людские пороки… Когда-то был выше и ты, Симон. Прошло время, но совсем немного. Какие же недобрые поступки вогнали твои стопы в зыбучий песок порока? — Шева не ответила, и Иисус настойчиво повторил: — Какие, Симон? Или не Симон? Ведь ты не совсем Петр? — Шева кивнула, на что Иисус усмехнулся: — Я бы даже сказал: ты совсем не Петр. Что случилось с Петром?
Шева замялась, но потом сказала правду, вернее, почти правду:
— Он утонул, пытаясь спасти себя.
— Лжешь! Петр не бросился бы в воду даже ради меня. Больше всего на свете он боялся воды. Словно кот, никогда не видевший моря! Когда я крестил его, он дрожал мелкой дрожью.
Учитель испытующе посмотрел на Шеву. Та, поколебавшись, решила открыть всю правду:
Он напал на Пауля, на человека, спасшего тебя. И Пауль убил его.
— Трудно представить, чтобы хрупкий юноша совладал с богатырем, каким был Петр.
— Пауль победил его в воде.
— Тогда ясно. А кто в таком случае ты?
Шева вздохнула и твердо приняла взгляд Иисуса.
— Я человек. И я не желаю тебе зла.
— Что тебе нужно?
— Твоя сила. Та великая сила, которой я не могу дать объяснения.
— Ты хочешь завладеть ею?
— Нет, мне только приказано проследить, чтобы она не попала в недобрые руки.
Лицо Учителя помрачнело.
— Ты говоришь о Фоме?
— Нет. Фома — сущий ягненок в сравнении с тем человеком, который охотится за твоей силой и за которым охочусь я.
— Кто он?
— Человек. Но очень сильный. Самый сильный, какого только можно представить. Почти как ты.
— Я слаб, — прошептал Иисус. — О, как я слаб! Но всем кажется, что я исполнен силы. Но это лишь кажется, лишь… — Голос Учителя пресекся. Он кашлянул и устремил взор в черную даль сливающегося с землею неба. — Где он? Я чувствую его! Вот уже несколько дней я чувствую его присутствие!
— Он где-то рядом с тобой. Но он изменил лицо, и никто не может узнать его.
— Как изменил лицо ты?
— Изменила, — поправила Шева. — Я женщина.
— Женщина?! — Глаза Иисуса широко распахнулись. — Ты женщина?!
— Да, — отчего-то застыдившись, подтвердила Шева. — Я изменила лишь лицо, но тело, прячущееся под этими одеждами, принадлежит женщине.
— Причудливы твои помыслы, Господи! — прошептал Иисус. — Впрочем, я знавал жен, чей дух превосходил дух самых отважных мужей. Наверно, ты из их числа.
— Хотелось бы верить.
— Значит, это твой человек вложил в уста Фомы лживый поцелуй.
— Не знаю. Может, и он. Один из учеников должен был предать тебя, но другой, а не Фома.
— Что значит «должен был»? Ты способна видеть будущее?
— Да, — после недолгого колебания подтвердила Шева.
— Вот как? И что же будет… — Иисус не договорил и резко махнул рукой, словно желая обрубить незримые тенета. — Нет, не говори! Я не хочу знать свое будущее! Это не во власти человека, это дано лишь Богу! Но раз это не Фома, то кто же? Кто?
— Один из тех, кто сидел за столом с тобою.
— Но я знаю всех их, знаю не один день. Разве что новый брат, из гоев!
— Нет, этого человека знаю я. И я доверяю ему.
— Но прочие — мои братья! Я знаю их с самого детства. Другие вышли из Обители, где были пред моими глазами многие годы. Я знал их детьми. Мне было двенадцать, когда я ушел в пустыню, а им пять, шесть, кому и десять. Я дружил с ними, они не могут предать.
— Позволь я спрошу тебя, — попросила Шева, мучимая любопытством.
— О чем?
— Где ты обрел свою силу? В Обители?
Иисус помедлил с ответом, после чего кивнул:
— Да. Живя в окружении многих соблазнов, человек не способен сохранить великую силу, заложенную в него от рождения. Чтобы быть сильным, человек должен удалиться от мира и отринуть мирские искушения. Он должен отказаться от плотской любви, от животной пищи, от вина. Его жизнь должны составлять братская любовь, сухие злаки, пресные овощи и священный нектар, замешанный на снадобье из полночных грибов.
— Сома! — воскликнула Шева, что-то смутно вспоминая.
— Да, мудрец, раскрывший мне секрет нектара, именовал его похожим словом — хаома. Отведав нектара, праведник, соблюдающий воздержание, способен проникнуть в суть того, что именуется бытием, а на деле есть выражение высшего, частицей которого наделена душа каждого, даже самого грешного человека. И можно обрести умение сливать свою душу с душой бытия, обретая власть над ним.
— Лептонное поле! — воскликнула Шева. — Ты сумел подчинить его своей воле!
— Я не знаю, о чем ты говоришь, но за годы послушания я научился понимать язык животных и растений, внимать шепоту воды и свисту ветра, я узнал слова, позволяющие сдвинуть гору, и научился управлять небесными светилами.
— Я видела это! — прошептала Охотница. — Так, значит, человек способен на это?
Учитель медленно, как почудилось Шеве, с сожалением покачал головой:
— Увы, нет. Человек не способен. Он выродился из Человека в человека. Когда-то каждый был назначен владеть силой, какая дана мне. Но для того нужно было раскрыть свою душу Свету, найти в себе мужество отречься от собственной единичности, слить себя с бесконечием множественного. Это оказалось не по силам человеку, чьими кумирами стали богатство и власть. Он взял в руки меч и подчинил себе других. Потом он оседлал коня и огнем прошелся по соседним градам и весям. Потом он захотел сладкого питья и смешал священный нектар с брагой, после чего пришел Ной, даровавший вино. Ной — это он, а не Адам, истинный погубитель рода человеческого. Ибо Адам понимал язык зверей и птиц, он жил в слиянии с миром, довольствуясь малыми благами и не гонясь за великими. Но Ной захотел большего. Он вообразил себя венцом мироздания, пупом всего сущего. Он замкнулся в себе, утратив способность внимать гласу зверей и птиц, а чтобы одолеть страх одиночества, Ной выдумал себе Бога, которым подменил Высшее, делавшее тварь Человеком.
— Но разве ты не веруешь в Бога? — изумилась Шева.
Лицо Иисуса стало мрачным.
— Нет, — сказал он. — Я верю в Человека, и я верю в Высшее, определяемое волей мириадов существ. Это и есть то, что должно зваться Богом. И это Высшее наделяет меня великой силой, а правильней сказать — пока наделяет, ибо скоро сила исчезнет.
— Почему?
— Вино. Лев подмешал мне в нектар каплю вина.
— Это не Лев, это сделал Фома!
Учитель мягко улыбнулся:
— Тебе неведомы наши прозвища. От рождения я помечен знаком рыбы, он навечно запечатлен на моем бедре. Ты видела его.
— Я…
— Не лги! Я знаю, что ты видела его! Я чувствую это! На бедре Иуды, которого ты именуешь Фомой, другой знак — лев. Я был рожден для мирного сева, он пришел в мир для кровавой жатвы. С детства мы были неразлучны, и, когда я по доброй воле укрылся в Обители, Фома то и дело навещал меня. И я передал ему часть силы, но Фома обратил ее во зло. Моя сила должна нести мир, Фома обратил ее в войну. Он
