женщин?» Умнейшая Екатерина Степановна все выстраивала свою «продуктовую линейку», но вы-то, мудрейшая Полина Альфовна, понимаете, что искали вы не «продукты», которые ваше страховое общество может дать женщине. В каждой женщине вы искали ее собственную, истинную грань. Грань возможностей и пределов. Одни женщины стали свободными и счастливыми при помощи подпорок, которые им дает ваше женское общество, и таких большинство. Для них смысл происходящих с ними метаморфоз и их схватки со временем останется тайной, а обретенная с вашей помощью свобода – таинством. Они остаются рабынями, но служат теперь самим себе. Парадокс, как все истинное, но можно оставаться рабыней, даже если служишь самой себе. Истинный смысл вашего общества этим женщинам не постичь, они верят в него, хоть оно дает им больше, чем веру. Вера – поддержка для слабых, она заменяет сомнения, облегчая земной путь. Вы подарили им свободу, и они оценили ее, но все смыслы этого понятия им не постичь.
– Иными словами, вы считаете, что и смысл нашего общества для многих женщин продолжает оставаться тайной?
– Полина Альфовна, нет абсолютной истины, а смыслов у великого дела всегда много. Женщины поняли себя и обуздали свои неразумные страсти, и это уже свобода. Заметьте, я только о неразумных страстях говорю, а не о страстях вообще. Страсти – это созидательная сила, не-разум – совсем иное.
– Герман Генрихович, как вы правы! «Страсти – созидательная сила, не-разум – это иное…» Великолепно сказано.
– Вы знали это, Полина Альфовна, лишь не всегда могли выразить. Когда женщина поняла себя и обуздала свой не-разум, ей все меньше нужны подпорки и вера. Она сама становится творцом, управляет жизнью и даже временем. Сама решает, нужны ли ей для этой власти еще и диеты, секс и пластические операции.
– Герман Генрихович, вы меня понимаете! Мне так лень постоянно контролировать себя, сидеть на диете, делать эту йогу! Мне не стыдно теперь подойти к зеркалу, подруги вытащили меня из прежнего склизкого состояния. Но следить за каждой лишней складкой на теле, как Алена с Катькой, не могу и не хочу.
– Это ваш выбор, Полина Альфовна. Вам потребна свобода от постоянной работы над обращением вспять процесса старения тела. Многим также потребно сосредоточиться не на внешности, а на работе, размышлениях, чтении или воспитании внуков. Эти нехитрые материи, ранее представлявшиеся докукой, сужением границ мира женщин, с обретением ими свободы стали их личным выбором, им открылись новые смыслы этих материй. Финансовую свободу, которую вы дали им всем впервые за тысячелетия, они используют и на занятия, ранее казавшиеся докукой, и на поддержку красоты, ранее сжигаемой временем.
– Герман Генрихович! Мы дали женщине умение поддерживать гармонию между разумом и страстями. Свобода и покой именно из нее проистекают.
– Правильно, голубушка. Вы научили женщину управлять и самым главным, сидящим в ней самой противоречием – между разумом и чувствами. Ни одному из этих двух начал не дано и не надо побеждать свою противоположность. Искусство поддержания их единства и борьбы и дает женщинам власть, возрасту неподвластную, и лучшие члены вашего союза хорошо это поняли. Они поняли и то, что их собственная власть растет вместе с размахом, мощью и властью вашего общества и его влиянием на умы как женщин, так и мужчин. Задача в том, чтобы эту власть не отобрали.
– Мужчины?
– Да, именно мужчины. В их глазах власть ваша не бесспорна, ваша идеология их страшит. Вы же, Полина Альфовна, понимали, что такое идеология с самого начала. Екатерина Степановна и Алена Дмитриевна, мною глубоко уважаемые, стремились сдержать вас, а вы просили их не о бизнесе думать, а – как вы тогда выразились – «о семнадцатом годе». Вы хотели, чтобы женская власть, обретенная вашими клиентами, стала уделом всех женщин. «Ты женщина, и этим ты права». Именно вы вспомнили эти слова, но единомышленницы вас не услышали, и вы едва не перессорились, когда начали свой спор о «стратегии пропаганды и пиара», а закончили его признанием того, что вы построили новую женскую идеологию.
– Нам даже писать ее не пришлось, все настолько бесспорно…
– При этом Екатерина Степановна вспоминала Маркса, Ницше и других, как она выразилась, «трубачей морали», говоря, что идеология, как заметили эти и другие мои земляки, всегда отражает интересы определенных классов. Маркс не признавал ее значения, называя идеологию «нищетой философии», и это лишь подтверждает, что и он словами ограничивал смыслы сущего. Он, конечно, незаурядный философ был, но так увлекся простой дихотомией деньги – товар, что и классы общества узрел лишь в этом контексте. Но не в том признак деления людей на угнетателей и угнетенных, что у одних есть деньги, а у других лишь рабочая сила. Подлинные классы – это мужчины и женщины. Отсутствие гармонии между ними ежедневно взрывает общество, делает и угнетателей, и угнетенных несчастными от непонимания своего места в мире. Философы видели лишь вторичные признаки классового деления – собственность, имущество, деньги, а классовое разделение, предопределенное природой, просмотрели и гармонией между женщиной и мужчиной не озаботились. Потому я и называю их обществоведами. На философов они не тянут. Они подобны Мэтью, мною горячо любимому. Он правовед и только в мире линейной логики завоевал право называться великим юристом. А мир не линеен! Но вы смогли-таки убедить ваших подруг открыть доступ к власти всем женщинам, руководствуясь не только разумом, но и чувствами, женской интуицией. Тут правящий класс мужчин содрогнулся и узрел прямую, реальную и конкретную угрозу власти собственной. Им бы самим власть отдать, тогда бы наступила гармония, но вы изменили сознание лишь женщин своей работой. Миссионерской, если хотите, хотя мне это определение не по душе. Миссионерство – это бездумное насаждение веры, сам миссионер ее часто не понимает, лишь верит фанатично в то, что насаждает. Чистой совести фанатики страшнее черта, хоть он существо отнюдь не сведущее.
– Герман Генрихович, вы правы… Мужчины продолжают пребывать в невежестве и поэтому назвали нас исчадием ада и предали анафеме. Насколько бы общество стало лучше, если бы и они поняли свое естество и свой путь. Но если, как вы сказали, только избранные женщины постигли смысл понятия «власть», как всем женщинам не лишиться ее?
– Понимаю ваши сомнения. Поверьте, Полина Альфовна, уж я-то понимаю сомнения как никто. Это только для бога сомнения – грех, а для меня – и для вас – это источник всякого развития мысли. Не буду же я вам объяснять, что мысли – объективная сущность, которая и управляет миром. Мне лишь в особых случаях приходится вмешиваться, чтобы усилить, как в данном случае, сомнения, создать из них тот сгусток высшей нематериальной силы, которая покатит Вселенную дальше.
– Уж вы скажете – Вселенную…
– Именно так. Das also war des Pudels Kern, это даже Катенька, с ее любовью к логике, понимает на уровне простого силлогизма. Она вам это высказывание из «Фауста» и цитировала. Вы бросили вызов богу, имейте смелость это признать. Бог вызов ваш не примет, но и наказать за него не посмеет. Он светел и бестелесен, он воплощение чистого духа и покоя, в нем нет противоречий и сомнений. А человек – тварь мыслящая, сомневающаяся, потому-то его изгнание из рая было предопределено. И в мире нет покоя, а есть постоянная борьба многих противоречий, и в этом его главное преимущество перед божественным раем.
– Я перестала опять понимать вас, Герман Генрихович, что же нам делать?
– Вы, дорогая Полина Альфовна, должны посметь набраться истинной отваги и признать, что миссия ваша без власти в обществе останется невыполненной. О власти в обществе, о государственном переустройстве было написано в письмах, найденных в вашей квартире. И вы призывали к такому переустройству. Вы утверждали, что лишь женщина способна обеспечить истинную целостность и гармонию человека как твари общественной, как класса женщин и класса мужчин. Катенька же да и Алена пытались вас отговорить от этих мыслей, понимая разумом, что это вызов всем мужчинам, но не давая простора чувствам. Мужчины, с их верой в собственное верховенство, якобы дарованное им еще во времена Ветхого завета, как опять же вы подметили, – главная паства бога с тех самых пор. В отличие от бога, они тут же приняли ваш вызов, который вам казался еще не брошенным, и думают с тех самых пор лишь о том, как вас уничтожить, чтобы лишить женщину обретенной свободы. Женщины ждут, чем разрешится это противоречие. Пусть не все они понимают ценность обретенной власти, но если они утратят ее, а вместе с ней утратят и свободу, все вернется на круги своя, женщины снова впадут в уныние, и второй раз заставить их поверить в то, что власть их беспредельна, вам будет не дано. А право на власть, я имею в виду
