Так вот. Поспрашивал я в больнице медперсонал, выяснил кое-какие подробности. Оказывается, к Сизоненко часто приходил священник, некто отец Григорий. Служил этот священник в одной из церквей в райцентре, в Гатчине. Он, вообще-то, не с одним Сизоненко общался, с другими больными тоже. Но старшая медсестра мне сказала, что с писателем они часто уединялись. И вроде как раньше они были знакомы, отец Григорий и Сизоненко. Больше медсестра ничего не знала.
Никто другой, помимо священника, Сизоненко не навещал. Кроме жены и сына. Но их я пока решил не трогать. В семью лезть мне не хотелось. Да и казалось мне, что ничего особенного, за исключением каких-нибудь бытовых подробностей, жена знать не могла. Тем более, ребенок. А вот священника я на заметку взял. Но сразу с ним не встретился, другие дела отвлекли.
Лишь где-то через неделю или две собрался я в Гатчину. Поехал в воскресенье, как по личным делам, чтобы даже вопросов не возникало, что я историей Сизоненко по службе занимаюсь. Было это восемнадцатого августа девяносто первого года. В аккурат накануне августовского путча, прикидываете?
Юрий Константинович внимательно посмотрел на Софию. Та задумчиво почесала нос:
— Август девяносто первого года? Путч? Я немножко припомнила. Тогда дедушка с бабушкой это очень сильно обсуждали. Там что-то с вашим Горбачевым случилось, да? Приключение.
— Ну да, где-то так, приключение, — с легкой иронией согласился ветеран КГБ. — Приключение с моим Горбачевым, да… Попытка государственного переворота это была, София. Консерваторы хотели отрешить Горбачева от власти. В общем, очень серьезная заварушка в стране тогда произошла. Но началась она на следующий день, в понедельник. А в воскресенье я сел на электричку ('москвич' собственный у меня в то время был на ремонте) и приехал в Гатчину. Дошел пешочком от вокзала до церкви, Собор Покрова Пресвятой Богородицы называется. Считай, на окраине города. Нашел там священника. И сели мы с ним на скамеечке поговорить.
Отнесся ко мне отец Григорий очень настороженно. Я это сразу уловил, то, как он напрягся и замкнулся. Как только узнал, что я из КГБ и интересуюсь Сизоненко. На вопросы отвечал односложно, коротко. Мол, никаких особых дел с больным Сизоненко не имел. Так, христианский долг выполнял. Беседовал иногда, как и с другими пациентами больницы. А то, что Сизоненко немного больше внимания уделял, так это потому, что раньше знакомы были. В школе вместе учились. Но потом долго не виделись и не дружили. Случайно, можно сказать, узнал, что школьный приятель в дурдом попал. И стал навещать. Вот и весь сказ.
Решил я уже было, что наш разговор — пустой номер, да. Ничего дельного мне священник не сообщит. Даже если что и знает. Не хочет идти на контакт, куда деваться. Демократия. И тут он меня осторожно спрашивает. А что, мол, вы этим интересуетесь? Убили ведь Виталика. И не только его. Расследование милиция ведет. А вы с какой стороны? Неужели смерть Сизоненко к государственной безопасности отношение имеет? И смотрит на меня выжидающе. А глаза… Глаза умные и грустные. Я бы сказал — понимающие. Никакой иронии или, там, придури.
И возникло у меня, в тот момент, к отцу Григорию некое доверие. Нутром чувствую — что-то он скрывает. Но на официальном уровне ничего не скажет. Надо как-то его на откровенность вытянуть. И говорю ему: 'Как на духу признаюсь — нехорошо у меня на душе. Конечно, никаким врагом Сизоненко государству не являлся. И безопасности государства не угрожал. Но к тому, что Виталий в психушку попал, — я причастен. Вот и пытаюсь понять (не по службе, а по совести), за что мужика убили?'
Посмотрел на меня священник проникновенно и отвечает: 'Ежели вас совесть мучает, то я понимаю. Покайтесь. Бог простит, если человек искренне раскаивается. А вот добавить вам по поводу Виталия ничего не могу. Не знаю ничего'.
Ну, думаю, чего время терять? 'Ладно, — говорю. — Не знаете, так не знаете. Не буду вас больше задерживать'. Встаю с лавочки и протягиваю ладонь для прощания.
'Помочь я вам ничем не могу, — говорит священник и держит мою ладонь, не отпускает. — Но вот совет дам, с вашего разрешения. Будьте осторожны. Нечистое это дело. И Богу не угодное. Поэтому остерегитесь'. — 'И все?' — спрашиваю. — 'И все'.
Попрощались мы. И пошел я на станцию. Но не напрямую, вдоль дороги, а через небольшой лесок, по пешеходной тропинке. Чтобы свежим воздухом подышать. Там еще речка рядышком небольшая течет. Иду себе тихонечко, и вдруг слышу, что вроде кто за мной поспешает. Остановился, обернулся. Какой-то мужик машет рукой. И уже на подходе мне говорит, запыхавшись: 'Извините, я от отца Григория. Он велел вас догнать'.
'Ну, — думаю, — неужели священник решился все-таки что-то рассказать?'. Обрадовался даже. Мужик меж тем ко мне приблизился и показывает рукой, мол, пошли обратно. Я шаг сделал вперед и спиной к этому мужику очутился. Еще успел подумать: 'Вроде лицо знакомое. Где же я его мог видеть?' И тут же 'бац!' — чувствую удар по голове. И валюсь на землю. Все. Провал. Да.
Очнулся на диване. Старый, такой, кожаный диван с валиками. Комната какая-то незнакомая, лампочка горит. Видимо, время позднее уже. И парень неизвестный за столом сидит, телевизор смотрит. Когда я застонал и шевелиться начал, парень ко мне подошел, наклонился и говорит: 'Вы лежите, не вставайте. Вас по черепушке сильно огрели. Кастетом. Сейчас я отца Григория позову'. Вышел и вскоре приводит священника.
Сел отец Григорий на стул около дивана, рядом со мной. А я потихоньку соображаю, хотя голова раскалывается, и вообще состояние поганое. Как будто во время тяжелой простуды: температурит и озноб бьет. Вспоминаю: мужик, тюкнувший меня по башке, сказал, что он от священника. Получается — они одна шайка? Или что-то тут не так?
Спрашиваю: 'Где я?' — 'У меня дома. Это недалеко от храма'. — 'А как я сюда попал?' — 'Мои помощники принесли, служки', — отвечает отец Григорий. — 'А кто меня ударил?' — 'Подозреваю, что клоз. Хотел ваше тело захватить'.
И начинает мне священник объяснять, как дело было. Мол, когда мы разговаривали с ним на скамейке, невдалеке крутился какой-то подозрительный тип. Священник сначала подумал, что это мой сослуживец, вроде как для контроля. И когда я ушел, послал за мной проследить, на всякий случай, двух своих помощников, из числа храмовых служек. Они и увидели, что тот подозрительный мужик ко мне подходить не стал, а пошел в отдалении. Когда я в лесок зашел, мужик стал меня догонять. Служки за ним… В общем, когда он меня кастетом по башке огрел, то достал из кармана нож, чтобы кровь пустить. Но не успел. Парни на него набросились и, что называется, отметелили гада. Потом меня принесли в домик священника.
Рассказал мне это отец Григорий и спрашивает: 'Вы, конечно, мне не верите?' — 'Не то, чтобы совсем не верю, но что-то вы явно привираете, — отвечаю. — Какой еще клоз? Зачем ему на меня нападать понадобилось?' — 'А вы не знаете, кто такие клозы? Будет вам придуряться. Вы же читали рукопись Сизоненко?' — 'Ну, читал. Но это же бред сивой кобылы. Фантастика какая-то'. — 'Фантастика, говорите? Встать сможете?'
Помог он мне приподняться. Голова кружится, шатаюсь, но передвигаться шажком вроде могу. 'Конечно, вам еще надо полежать пару деньков, — говорит священник. — Но придется сейчас кое-что посмотреть, уж потерпите. Иначе вы мне все равно не поверите, и разговора откровенного у нас не получится'.
Спустились мы втроем, вместе с парнем, который при мне дежурил, в подвал. А там, в небольшом загончике, за решеткой, сидит тот самый мужик, который на меня напал. Весь избитый, места живого нет. И даже вроде как ожоги по телу. И паленым мясом воняет. 'Это что же? — спрашиваю у священника. — Вы его чего, пытали?'
Перекрестился отец Григорий и говорит: 'Я сам его не трогал, прости Господи. Сан не позволяет. А мои ребята — да. Постарались. Но вы его не жалейте. С этими тварями по иному нельзя. Они нормального языка не понимают'.
Подходит священник к решетке и говорит: 'Ну-ка, Вергун, расскажи товарищу подполковнику всю правду. Кто ты такой, и что замышлял сделать'. Мужик молчит, только глазами посверкивает, словно волк. 'Не хочешь говорить? Может, опять огоньку захотел? Так мы это мигом. Игорь, дай-ка факел'.
Вздрогнул мужик, в угол забился, затрясся. 'Не надо факела. Так скажу… Я Сергей Вергун, старший лейтенант КГБ в отставке. Служил в городском управлении'. — 'А почему в отставке?' — 'Уволен из органов
