Зачем я их сравниваю? Совершенно ни к чему их сравнивать. Что за глупости?.. Я даже не знаю, женат ли он? Вряд ли… А если 'да'?.. О чем я думаю? Опять отвлеклась…'
Появившись в гостиной, заспанный Михаил сладко зевнул, а потом благодушно поинтересовался:
— У нас кто сегодня на кухне дежурит? Я или ты?
— Сходи и узнаешь, — буркнула София, не отрываясь от тетрадки.
Михаил немного постоял у дверного проема, потом молча ушел на кухню. Вскоре оттуда донеслось отрывистое постукивание ложки о днище сковородки. София непроизвольно улыбнулась. Тут же попыталась снова сосредоточиться, но деловой настрой был потерян. Она отложила в сторону ручку и вздохнула. 'Наверное, я не очень вежливо с ним говорила. Разве он в чем-то виноват? Хотя мог и пораньше встать. Я же все же гостья…'
Тут же возразила сама себе: 'Не капризничай. Ты сама всем доставила хлопоты. Тебе помогают, как могут. Наверное, дело в том, что они — чужие люди. Хотя порой и кажется… Тот же Миша. Он добрый и заботливый. Но его же нельзя сравнить с Донато, правда? С Донато можно говорить обо всем… Правда, он почти никогда не слушает, а лишь делает вид. И все равно — он мой друг. А Миша, может, вовсе притворяется. Из вежливости. И вообще — зачем его сравнивать с Донато? Что за глупости? Вот приедет Донато, и все станет на свои места…'
Помаявшись в раздумьях несколько минут, София вышла на кухню. Михаил сидел за столом, спиной к двери, и подтирал кусочком хлеба остатки яичницы. Уши у него смешно шевелились. На коротко остриженном затылке бугрилась внушительная шишка.
— Ты зачем повязку снял? — София хотела спросить строго, но голос у нее предательски дрогнул.
— Она сама соскочила, пока спал, — отозвался Михаил, не оборачиваясь. — Ты не переживай, заживет, как на собаке.
— Тут, кстати, собака совсем большой, — София не знала, как продолжить разговор, чувствуя нарастающую неловкость.
— Она большая, но не злая. Только напугать может, — Михаил, наконец, обернулся и вдруг улыбнулся. — Ты чего в дверях стоишь, как чужая? Давай, вместе чай попьем. Я только что заварил. Справишься? Кружки вон там, в тумбочке.
— Я знаю, — почему-то обрадовавшись, сообщила София. — Сиди, я налью. Тебе сколько сахару?
— А ты, сколько себе кладешь?
— Я сладкий люблю.
— Да? — Михаил хмыкнул. — Сразу видно.
София порозовела, услышав, как ей показалось, двусмысленность, и уже собралась по привычке вступить в полемику, но… в последний момент промолчала. Не то было настроение, не боевое.
Когда девушка села напротив, поставив на стол кружки, Михаил внимательно посмотрел ей в лицо. София с независимым видом поморгала глазами, поерзала на стуле, затем, не выдержав, спросила:
— Ты зачем так смотришь?
— Хочу с тобой поговорить, — внушительно начал Михаил, но голос его внезапно сел. Он отхлебнул чая и замолчал.
— Говори, — зачем-то шепотом сказала София.
Михаил приподнял левую ладонь, повертел ее, внимательно разглядывая, а затем 'Раз!' и положил на ладонь Софии.
— Я вот что хотел сказать, на всякий случай. Чтобы ты не думала… ты симпатичная и вообще… Честно скажу, ты очень мне нравишься. Как женщина. Но это не важно.
— Почему? — вырвалось у Софии. Тут же испугана подумала: 'О чем это я? А он о чем?'
— Я хочу, чтобы ты знала. Просто так, — сбивчиво продолжил Михаил, кусая губы. — Я твой друг. Настоящий.
— Друг? — совсем тихо повторила София. И почувствовала, что краснеет. Ну, почему она родилась рыжей? Брюнеты, говорят, совсем не краснеют.
Ладонь Михаила продолжала лежать на ладони Софии. Пауза затягивалась. София глубоко вздохнула и выдохнула обратно. 'Чего же я молчу? А вдруг он меня сейчас поцелует? — вынырнула на поверхность сознания морально неустойчивая мысль и сейчас же спряталась, словно испуганная мышь в норку. — Наверное, я должна что-то ответить? Друг — это больше, чем любовник. Ой! Это я подумала или вслух сказала?'
Во дворе негромко хлопнула калитка.
— Я, наверное, все-таки, совсем плохо говорить по-русски, — быстро произнесла София. — Иногда.
Михаил сидел с растерянным видом.
— Ты настоящий товарищ, Миша. Ты мне почти… почти, как брат, — София неуверенно улыбнулась и, снова понизив голос, смущенно добавила: — Я тебя поняла. Но мы еще будем говорить, да? Мне показалось, что кто-то пришел…
Пока Миша общался с отцом Григорием на дворе, София быстро помыла посуду и вскипятила воду в электрочайнике. Ей хотелось чем-то заняться, чтобы прогнать из головы ненужные мысли. Мысли, сбивающие с толку и вносящие сумятицу. В это время в кармане сарафана забренчал мобильник…
Потом они сидели на веранде и пили чай с теплыми булочками, которые священник купил по дороге, в кондитерской. Разговор сначала шел на отвлеченные темы, и поддерживали его в основном отец Григорий и Михаил. София заметно нервничала и пыталась отмалчиваться, несмотря на попытки хозяина дома расшевелить ее.
— Я с Юрием Константиновичем недавно созванивался, — сказал священник. — Похоже, что Гомесу удастся выйти сухим из воды. Максимов на допросе показал, что Гомеса он вызвал, как представителя консульства, когда узнал, что София — испанка. Якобы хотел передать ее с рук на руки, как гражданку иностранного государства. Дальнейшее будет зависеть от того, удастся ли следствию доказать, что Максимов причастен к похищению Софии. Если 'да', то тогда, возможно, Максимов и разговорится. Если 'нет', то этот помощник консула нам еще может нервы попортить… Одно радует. Судя по реакции консула, он услышал о Софии Родригес впервые. А это значит, что в Испании ее пока не разыскивают. Да и Гомес, получается, действовал автономно.
— Знать бы, кто за Гомесом стоит, — задумчиво произнес Михаил. — А ты, София, что думаешь?
— Не знаю, — девушка покачала головой. — Но есть один факт, который, как это сказать? Который меня не радУет. Уже убито два человека из числа тех, кто знал про рукописи.
— Ну, предположим, Мартинеса-то ты сама ухлопала, — неосмотрительно заметил Михаил и тут же осекся под укоризненным взглядом священника. — Я хотел сказать… ну, в общем, что не надо сильно бояться. Вовсе не факт, что тебя хотят убить.
— Я все поняла, Миша, — София поджала губы. — Я понятливая. Я помню, что я — убийца. Я это всегда буду поминать.
Она опустила голову и прикрыла глаза рукой. Михаил демонстративно стукнул себя кулаком по лбу и с мольбой взглянул на отца Григория.
— Это правильно и нормально, что ты переживаешь, София, — медленно, с участием произнес священник. — Человек должен осознавать то, что он совершил. Но не надо впадать в отчаянье и уныние, это тоже тяжкий грех. Надо стремиться к добру и творить добрые дела. Невзирая ни на что.
— Вы говорите почти как мой дедушка Бартолоум. А разве Бог может простить убийство человека? — София отняла ладонь от лица и вопросительно посмотрела отцу Григорию в глаза. Тот грустно усмехнулся.
— Ты меня спрашиваешь? У вас, католиков, даже римский папа прощает, индульгенции выписывает. Чего уж о Боге говорить? Шучу… И у нас, православных, священник может грехи отпустить. Но я, может быть, неправильную вещь скажу, как священнослужитель. Дело не в чьем-то прощении, суть — в покаянии.
