очевидно, восходит, с одной стороны, к французским традициям всеобщей универсальной грамматики, а с другой, – к Соссюру. Как свидетельствуют заметки по общей лингвистике, Соссюр еще в 1891 г. настаивал на необходимости тщательного изучения
Немало упреков было высказано в адрес Ш. Балли и А. Сеше по поводу знаменитой заключительной фразы «Курса»: «...единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». Балли, слушавший некоторые лекции Соссюра, настаивал, что именно этими словами Соссюр обычно заканчивал свои лекции. По этому поводу он даже специально написал письмо Л. Ельмслеву. Оно было опубликовано в «Трудах Копенгагенского лингвистического кружка» [Travaux du Cercle linguistique de Copenhague. 1959. Vol. XII. P. 24]. Однако это заключение, ставшее знаменем крайних направлений структурализма, не фигурирует в студенческих записях лекций Соссюра и не обнаружено Р. Годелем в рукописных источниках «Курса». Он пришел к выводу, что эта заключительная фраза была добавлена издателями. Если это так, то с высокой долей вероятности можно предположить, что ее формулировка принадлежит Сеше. В свете вышесказанного под «языком» следует понимать, с одной стороны, каждое из необходимых состояний конкретного языка, с другой, – совокупность общих законов, касающихся языка вообще, которые можно установить на основе данных многих языков. Таким образом, заключительную фразу «Курса» можно было бы переформулировать следующим образом: истинным объектом лингвистики являются языки и язык. «Если стать на эту точку зрения, – пишет Годель, – диахроническое исследование должно следовать за синхроническим, а не предшествовать ему; при условии, что последнее рассматривается как эволюция систем» [Godel 1957: 181]. Именно на этом настаивал Сеше.
В этом свете заключительную фразу «Курса» следует воспринимать не в плане сужения предмета лингвистики, в чем упрекали Соссюра, а в плане его расширения. Если бы Р. Якобсон был знаком с рукописными источниками «Курса», то он вряд ли сделал бы следующее заявление на Международной конференции, посвященной лингвистическим универсалиям в 1963 г.: «...современные лингвисты готовы отбросить апокрифический эпилог, напечатанный крупными буквами издателями “Курса” Соссюра» (далее приводится известная заключительная фраза) [Якобсон 1965: 395].
Возникает закономерный вопрос: почему работа А. Сеше «Программа и методы теоретической лингвистики», предваряющая практически все основные положения учения Соссюра и в ряде случаев даже предлагающая более последовательное решение теоретических проблем, не вызвала должного резонанса ни после публикации, ни позже. В. М. Алпатов выдвигает на этот счет несколько гипотез:
1) в отличие от Соссюра Сеше в 1908 г. не был известен как ученый,
2) новизну идей Сеше затмил психологизм, нередко архаичная терминология, усложненный, иногда трудный для восприятия стиль изложения; 3) работа Сеше опередила свое время. Его современники оказались не подготовленными к ее восприятию. В отличие от работы Сеше положения Соссюра в «Курсе» изложены ясно, четко, логично и последовательно [Алпатов 2003: 16 – 17].
Следует также обратить внимание на то, что исходные принципы выделения дихотомий у Сеше и Соссюра различные: у Соссюра семиологический и лингвистический, у Сеше – преимущественно психологический и логический. К этому следует добавить достойную уважения научную скромность Сеше, который в отличие от труда своего учителя практически ничего не делал для пропаганды и популяризации своей работы. В результате, по выражению В. М. Алпатова, Сеше оказался «в тени» Соссюра, он даже говорит о «драматизме» научной судьбы ученого [Там же: 17]. С последним утверждением можно согласиться только до определенной степени.
Нельзя сказать, что работа Сеше оказалась совершенно незамеченной. Многие известные лингвисты – современники Сеше – Ш. Балли, А. Навиль, А. Мейе, К. Фосслер с похвалой отозвались о работе Сеше. Она была отмечена в 1909 г. престижной премией Амиеля [16] . Хорошо знал и часто цитировал работу Сеше Л. Ельмслев, указывавший, что ряд идей Сеше стимулировал разработку его лингвистической концепции. А позднее В. Матезиус отмечал, что «Программа и методы теоретической лингвистики» – одно из первых и последовательных изложений доктрины Женевской школы, а размышления автора о фонологии послужили отправным пунктом для разработки его фонологической терминологии. О признании научных заслуг Сеше в области современной фонологии свидетельствует текст следующей телеграммы, направленной ему участниками Международной фонологической конференции (Прага, 21 декабря 1930 г.): «...наметив основные направления исследований в области фонологии, участники конференции приветствуют в Вашем лице одного из основателей новых методов в лингвистике». Таким образом, А. Сеше, наряду с И. А. Бодуэном де Куртенэ, принадлежит приоритет в создании современной фонологии.
Самое главное, на наш взгляд, то, что работу Сеше можно рассматривать как своего рода «репетицию» написания «Курса» Соссюра. Р. Якобсон точно подметил, что Сеше в своей книге «один из первых четко сформулировал и развил положения соссюровской доктрины» [Якобсон 1985: 54]. Именно благодаря этой работе он оказался хорошо подготовленным к этой миссии.
Большой интерес вызывает также предположение В. М. Алпатова: «...когда книга Сеше вышла, его учитель, наконец, решился обнародовать (хотя бы устно) свои наиболее нетрадиционные идеи: ему надо было и “застолбить” их, и высказать свое несогласие с учеником по ряду вопросов» [Алпатов 2004: 70].
Многие положения, впервые сформулированные Сеше в его ранней работе, получили продолжение и развитие в его последующих широко известных в мировой лингвистике работах «Три соссюровские лингвистики» и «Очерк логической структуры предложения». Поэтому научный приоритет Сеше должен быть восстановлен. Несомненно, В. М. Алпатов прав в том, что «в наши дни, когда установленные Ф. де Соссюром и его последователями ограничения потеряли силу, можно не только объективно рассмотреть место А. Сеше в истории лингвистики, но и оценить должным образом его концепцию с позиций сегодняшнего дня. Многие вопросы, им поставленные, и сейчас не решены лингвистикой, оставаясь актуальными» [Алпатов 2003: 17].Глава II Дихотомия языка и речи: системоцентрический и текстоцентрический подходы
Впервые в теоретическом языкознании вопрос о разграничении языка и речи как различных предметов исследования и их соотношении был поставлен В. Гумбольдтом. Мысли о необходимости разграничения социального и индивидуального в области человеческой речи можно обнаружить в работах таких языковедов, как Г. Пауль и И. А. Бодуэн де Куртенэ. Однако лишь у Ф. де Соссюра это разграничение приобрело законченный вид и стало в центр общей теории языка.
В Женевской школе, представители которой развивают учение о языке и речи Соссюра, связь языка и речи рассматривается как двусторонняя: в цикле связи языка и речи, наряду с актуализацией виртуальных знаков языка в речи, имеет место постоянно действующий процесс – виртуализация речевых фактов. Схематически это можно представить так: язык ↔ речь. Такое понимание связи между языком и речью обусловило два подхода к изучению этой проблемы: от речи к языку (системоцентрический подход) и от языка к речи (текстоцентрический подход). Механизм цикла «речь → язык» изучал А. Сеше. Учение об актуализации языка (язык-продукт → речь) получило развитие в работах Ш. Балли и С. Карцевского.
§ 1. Разграничение языка и речи, синхронии и диахронии – центральное звено лингвистической концепции Женевской школы
Соссюр относил противопоставление языка и речи к основе своей теории: «это есть первая система», писал он в своих заметках [Godel 1957: 130], «первое разветвление путей», первый главный выбор.
Противопоставление языка и речи принято считать основным тезисом, исходным пунктом учения Соссюра, из которого, по словам Л. Ельмслева, логически выводится «вся остальная теория» [Ельмслев 1965: 111]. Приоритет этой дихотомии подчеркивался и последователями Соссюра, его учениками.
Изучение рукописных материалов, осуществленное Годелем, свидетельствует о том, что до чтения курсов лекций по общей лингвистике Соссюр не выделял дихотомию языка и речи. А в трех курсах он ее определял в разных ракурсах.
В 1-ом курсе лекций в основу различения языка и речи положены антонимии социальное – индивидуальное, психическое – физическое. Вводится новый термин «языковая способность» (faculté du langage) [17] для обозначения способности к языку в широком смысле. Р. Энглер по поводу этого термина пишет следующее: «В “Курсе” понятие языковой деятельности определено довольно плохо. На основании заметок Соссюра, кажется, можно утверждать, что понятие языковой деятельности в значительной мере соответствует понятию языковой способности и даже уступает ей место; речь идет о генетических предпосылках языка и речи, о диалектической силе, приводящей в
