качестве следствия общего положения о произвольности языкового знака Ф. де Соссюр рассматривал потенциальную возможность сдвига отношений между означаемым и означающим: «...оба элемента, объединенные в знаке, живут совершенно в небывалой степени обособленно...» [Соссюр 1977: 109].
Проблема произвольности в ее соотношении с мотивированностью и положение о подвижном характере отношений между означаемым и означающим получили развитие в трудах Ш. Балли и С. Карцевского.
Разграничивая область синхронии и диахронии и делая упор на синхронию, что вполне соответствует нормирующей традиции всего французского языкознания, Соссюр вместе с тем подчеркивал, что синхронный метод и метод диахронный взаимно связаны.
Вслед за своим учителем основатели Женевской лингвистической школы проводили различие между синхронической (статической) и диахронической (исторической) лингвистикой. «Мы проводим различие, – писал А. Сеше, – между изучением фактов языка в их статическом состоянии и изучением их эволюции...» [Sechehaye 1926: 219]. В совместном ответе на вопрос I международного лингвистического конгресса «Какие методы наиболее приемлемы для полного и практического описания грамматики какого-либо языка?» Ш. Балли и А. Сеше написали: «Система языка получает подлинное объяснение только в том случае, когда отдают себе отчет в том, как живая мысль оформляется средствами языка» [Bally, Sechehaye 1928: 48]. В то же время разграничение синхронии и диахронии женевские лингвисты рассматривали не как антиномию, а как категорию методики лингвистического исследования: «...задача статической лингвистики состоит не в том, чтобы охватить все факты языка, а в том, чтобы выделить из массы этих фактов то, что в той или иной степени соответствует абстрактному идеалу языкового состояния» [Ibid.: 66].
В соответствии с рекомендациями своего учителя [4] женевские лингвисты сосредоточили внимание на исследовании языка в синхронии как его реальном состоянии. Этим объясняется их пристальный интерес к фактам живого языка, разговорной речи, в частности к изучению функционирования языка в широком плане, и на этом пути они достигли выдающихся результатов не только в описании языковых явлений, но и в их объяснении. Напомним, что еще в 20-х гг. прошлого века выдающийся отечественный лингвист Е. Д. Поливанов указывал на объяснительную силу синхронных исследований: «...среди даваемых лингвистикой объяснений... языковых фактов найдутся такие, где привлекается только материал описательного языкознания, т. е. факты современного языкового состояния» [Поливанов 1928: 2].
Вопреки встречающемуся в лингвистической литературе мнению о представителях Женевской школы как об ортодоксальных синхронистах, в практике лингвистических исследований, развивая учение Соссюра о синхронии и диахронии, они проводили мысль о том, что для понимания современного состояния языка совершенно необходимо знать тенденции развития языка, обусловленные сложным взаимодействием элементов статики и динамики. Из этого положения исходил, в частности, С. Карцевский, считавший, что языковой знак в конкретной ситуации одновременно характеризуется как статичностью, так и динамичностью своих сторон. Учет динамики языковых явлений в статике выдвигался Карцевским как одно из требований к синхронному описанию языка [Карцевский 1925: 61 – 62]. Во многих своих работах он выходил за границы статического описания фактов и ставил вопрос о продуктивности грамматических категорий, динамике их внутреннего развития. Стремление учитывать элементы языковой динамики можно обнаружить и у других представителей Женевской школы. Через всю книгу Ш. Балли «Общая лингвистика и вопросы французского языка» проходит учение о «языковых тенденциях»: тенденция «к прогрессивному порядку слов», тенденция к «концентрации языковых знаков», тенденция к «статическому характеру выражения». В лингвистике организованной речи, разработанной А. Сеше, элементы синхронии, по существу, совмещаются с элементами диахронии. А. Фрей подверг резкой критике методику анализа американских дескриптивистов, исключающую учет явлений динамики в статике [Frei 1954a: 138 – 139]. В учении представителей Женевской школы о транспозиции последняя четко отграничена областью продуктивных явлений языка – не статическими отношениями, а непременно живыми и продуктивными связями языковых единиц.
Язык в соссюровском терминологическом смысле этого слова (langue) определяется как семиологическая система, код, без которого ни один акт словесной коммуникации не может быть полностью совершен. Язык, подчеркивали женевские лингвисты, одновременно
Ф. де Соссюр выделил как достаточно самостоятельные сферы внутреннюю и внешнюю лингвистику. Задачей внутренней лингвистики является изучение языка как системы знаков, тогда как внешняя лингвистика занимается изучением тех отношений, которые связывают язык с духовной и материальной культурой, а также бытом общества, которому он принадлежит. Соссюр не отрицал, как иногда полагают, важности и значимости изучения проблематики, относящейся к внешней лингвистике. «Лишь при последнем анализе, – писал он в письме к А. Мейе, – когда раскрывается красочная сторона языка как принадлежащего некоторому народу со свойственными ему традициями, которая отличает его от всех прочих языков, вот только эта почти этнографическая сторона представляет интерес для меня...» [5]
В Женевской школе делается упор на рассмотрение языка как социального явления: «Язык есть социальное установление, и этот момент столь важен (Женевская и Французская школы выяснили это в достаточной степени), что им объясняется почти все в языке» [Карцевский 1928б: 25]. Настаивая на общественном характере языка, женевские лингвисты подчеркивали тесную связь языка с жизнью общества, которое пользуется этим языком: «...родной язык неразрывно связан с нашей жизнью, с жизнью общества и нации» [Балли 1955: 23]. Проблематика внешней лингвистики получила дальнейшее развитие в Женевской школе и выразилась, в частности, в разработке вопросов, вытекающих из связи теории языка с общественной языковой практикой.
Лингвисты Женевской школы сконцентрировали внимание прежде всего на изучении языка в процессе коммуникации, т. е. на воспроизведении в речи элементов языка, на функционировании языка в обществе. А. Сеше полагал, что разрабатываемая им «лингвистика организованной речи» явилась бы в итоге «дисциплиной, изучающей функционирование языка в условиях жизни человеческого общества» [Сеше 1965: 64]. Ш. Балли писал, что «только наблюдая за функционированием языка, можно вырвать у языка его секреты» [Bally 1935: 210]. В качестве одной из проблем будущего Балли называет экспериментальное изучение функционирования языка [Ibid.: 32]. Для того чтобы понять, как действительно функционирует язык, считал А. Фрей, необходимо строить лингвистику как науку, объясняющую это функционирование. Такая объясняющая функциональная лингвистика, подчеркивает Фрей, будет рассматривать речевую деятельность «в качестве системы приемов, организованной для потребностей, которые она должна удовлетворять» [Frei 1929: 39].
Но если «функционирование языка», как отмечает Э. Косериу [Косериу 1963: 190 – 191], – это, собственно говоря, речь, то нет ничего удивительного в том, что женевцы сосредоточили внимание на развитии именно «лингвистики речи». Женевских языковедов объединяет направленность исследований в область «лингвистики речи».
«У женевских учеников и последователей Соссюра, – пишет П. Гиро, – понятие системы сочетается с идеей функции, выступающей на первый план в их исследованиях» [Current trends 1972: 1110]. Характерная особенность женевских ученых – интерес к функционированию языка – послужила для Р. А. Будагова основанием причислить их к сторонникам функциональной лингвистики [Будагов 1954: 29]. Функциональный подход к языку является принципиально важным для характеристики лингвистической концепции Женевской школы.
§ 3. Соссюрология
«Соссюрология» [6] – особое направление исследований, сформировавшееся и получившее развитие в Женевской лингвистической школе. Предметом «соссюрологии» является изучение, толкование и комментирование творческого наследия Ф. де Соссюра с целью придания его учению вида цельной, стройной, согласованной во всех частях научной системы. Такой подход созвучен отношению самого Соссюра к теории языка, высказанного им во время беседы со своим студентом, слушателем его лекций Л. Готье: «...общая лингвистика представляется мне в виде геометрической системы» [Godel 1957: 30].
Началом «соссюрологии» можно считать 1916 г., когда Ш. Балли и А. Сеше опубликовали посмертно на основе студенческих конспектов «Курс общей лингвистики» Ф. де Соссюра [7] . Балли и Сеше были непосредственными учениками Соссюра. Балли был слушателем с 1893 по 1906 г. соссюровских лекций по германистике и теории слога. Впервые опубликованная в 1995 г. («Cahiers Ferdinand de Saussure») перепис ка Балли и Соссюра в период с 1894 по 1912 г. свидетельствует о том, что их связывала тесная дружба, основанная на общности научных интересов. Еще раньше начал посещать лекции Соссюра Сеше. С 1891 по 1893 г. он слушал лекции Соссюра по сравнительной грамматике индоевропейских языков, греческой и латинской фонетике. Таким образом, ни Балли, ни Сеше не посещали лекций Соссюра по общей лингвистике, прочитанных им в 1907 – 1911 гг. Тем не менее они первые реконструировали научную мысль
