Хотя эти произведения и не являются шедевром отечественной поэзии и прозы того времени, но они однозначно свидетельствуют об образованности Акундинова и его умении обращаться со словом. В этом отношении весьма показательны приведенные стихи — они более энергичны, более ритмичны и более приближены к знакомым нам стихотворным формам, нежели вирши всех остальных русских поэтов XVII века, таких как Симеон Полоцкий и Карион Истомин. Несомненно, Тимошка обладал незаурядными способностями.
Кроме написания стихов и прозаических посланий, он усиленно изучает турецкий язык. Спустя несколько месяцев после прибытия в Стамбул Тимошка подает визирю написанное на турецком языке письмо. Амфилохий в своих донесениях не поясняет, в какой степени Тимошка освоил язык и грамоту, но, судя по его замечанию, можно считать, что письмо было вполне понятным. Он пишет: «… и он, визирь, прочитал ту челобитную, что написана по-турецки, и очень ему досадно стало от слов тех… ту челобитную сам визирь разодрал, осердившись»[41].
Не вдаваясь в содержание этой челобитной, надо отметить, что освоение Тимошкой чужого языка и чужой письменности за несколько месяцев свидетельствует о его просто феноменальных лингвистических способностях. Он умел каким-то непостижимым образом вживаться в чужую речь и культуру.
Обращаю внимание читателей на начальную строку его поэтической декларации — «Хвала милостивому святому Богу!». Перед нами не что иное, как перевод на русский язык первой строки первой суры Корана (эта строка носит арабское название зикр), которая в письменной культуре исламских народов занимает одно из важнейших мест. Зикр помещается мусульманскими авторами в начале текста и в поэтических произведениях, и в официальных, и в частной переписке.
Следовательно, во время пребывания в Стамбуле Тимошка не ограничивался изучением турецкого разговорного языка, но и читал некоторые литературные произведения, из которых усвоил представление об особенностях восточной литературной традиции и затем использовал их в своих виршах.
Был ли Тимошка опасен для России? Готов ли он был вести турецкие войска на Россию?
Ответить на эти вопросы необходимо, чтобы иметь полное представление о нравственных качествах Акундинова. Единственный, кто обвиняет его в подобных намерениях, — это Амфилохий. Но порой создается впечатление, что делает он это умышленно, чтобы придать больший вес своим сообщениям из Стамбула. И получить за это соответствующее вознаграждение. Москва постоянно поощряла своих осведомителей немалыми суммами и подарками.
Несомненно, те же корыстные интересы заставили Амфилохия и переводчика Зелфукар-агу посетить московское посольство и вести длинные речи о самозванце, советуя подкупить визиря «большой казной», для того чтобы он повелел казнить Тимошку.
Тимошка четыре раза подавал челобитные визирю и не на одну из них не получил ответа. Возможно потому, что не высказывал в них особого стремления вести войска и поднимать мятеж на родине. Да и дальнейшее его поведение в Турции дает повод к таким предположениям.
Он делает несколько попыток бежать из Стамбула. Первый раз Тимошка бежал в Молдавию, но по дороге его схватили, привезли обратно и хотели учинить жестокое наказание, но он обещал принять ислам и перед визирем проговорил фатиху, первую суру Корана, что свидетельствовало о его принятии магометанского исповедания. Обрезание же он просил отложить. Его освободили и надели ему чалму.
Второй побег, переодевшись в греческую одежду, Тимошка совершил с русским пленником на Афонскую гору. Его вновь поймали, хотели казнить, но он избежал казни, позволив себя обрезать. После этой унизительной процедуры его заключили под стражу.
В это время в Стамбуле вспыхнула эпидемия холеры и свирепствовала два года. Только в 1647 году, по турецким данным, погибло от нее 160 тысяч человек. Как уцелел Акундинов в таких условиях и как провел он эти годы заключения — остается загадкой.
В 1648 году, в результате мятежа янычар, к власти пришел новый султан — Мехмед IV Акундинов был освобожден и уехал (или вновь бежал?) из Стамбула.
8
СЕРБИЯ. СОДЕЙСТВИЕ УНИИ
Такова официальная версия о нем, возникшая со слов Конюховского, его верного друга и слуги, который на пытке показал, что Тимошка пробыл «в железах» три года и получил свободу только после переворота, когда турки убили султана и визиря.
Но, видимо, Конюховский даже под кнутом палача утаил некоторые подробности похождений своего господина. Султан Ибрагим I и его визирь Ахмед-паша были убиты 10 августа 1648 года. Следовательно, Акундинов мог выехать из Стамбула лишь после этого события. Но на самом деле он появился в Сербии на полгода раньше, в конце января или в начале февраля месяца 1648 года. Обстоятельства его освобождения из турецкой неволи так и остались неизвестными. Уже в Риме, в июне этого года, священник Феодосий и константинополец Стомаки (очевидно, грек), сопровождавшие Акундинова в качестве «слуг московского князя», в прошении на имя конгрегации Пропаганды писали:
«Мы с помощью Божией освободили его из рук турецких и с ним вместе прибыли сюда, к достославной римской церкви, из отдаленнейших стран»[42].
Но при каких обстоятельствах они освободили Акундинова — это осталось неизвестным. Не исключено, что они могли и выкупить его.
Сознательно или случайно перепутал Конюховский время освобождения Тимошки?
Можно сделать предположение, что Конюховский умышленно исказил события, чтобы уберечь своего господина от обвинений в измене православию и пособничеству католицизму. Если бы этот факт подтвердился на следствии, Тимошку могла ожидать, по тогдашнему судебному законодательству, самая страшная казнь — сожжение на костре. Так в чем же на этот раз заключалось его преступление?
Появившись в начале 1648 года в Сербии, Тимошка был принят там необычайно тепло и быстро нашел высоких покровителей. Из монастыря Морач, резиденции митрополита Будимльского и Албанского, он был направлен в Рим с важной миссией к папе.
Е. Шмурло по этому поводу сделал следующее предположение: «Акундинов попал в Морач в ту пору, когда там, по-видимому, наблюдалось два течения: одно за сближение с Римом, другое враждебное тому; со смертью старого патриарха первое восторжествовало, и если у Акундинова действительно было намерение пробраться в Рим, то ему был расчет примкнуть к партии, получившей перевес»[43].
Пославший его с поручением митрополит Паисий совершенно не сомневался в его высоком происхождении и в своем письме писал:
«Господь чудесным образом дал нам прекрасный случай довести до вашего сведения наше пожелание, освободив из рук оттоманских светлейшего господина, Московского царевича Иоанна Васильевича Шуйского, великого князя Великопермского. Возвращаясь в свои владения, он пожелал побывать в Риме, поклониться там святым мощам»[44].
Надо помнить, что дело шло об унии сербской православной церкви и католической и что письмо адресовалось самому папе римскому. Мог ли митрополит доверить это дело случайному и сомнительному человеку? Так каким же способом и как расположил Тимошка митрополита к себе за ничтожно короткий срок? Представил ли он какие-то серьезные подтверждения своего великокняжеского происхождения, документы или же он внушил доверие к себе иным способом? Но каким?
Подобные быстрые симпатии и необычайное доверие посторонних людей к его персоне будут постоянно сопровождать Акундинова в его похождениях. Похоже, что он, ко всему прочему, обладал и неотразимым обаянием, перед которым едва ли кто мог устоять. Если он и был обманщиком и авантюристом, то его очарование было воистину царским…
