Таким образом, нельзя сказать, что предсказание мумии цыганки лживое. Оно еще, возможно, исполнится, и я держу печаль в узде, рассчитывая, что так и будет.
Покинув Пико Мундо, я постоянно носил карточку предсказательницы при себе. Она побывала во всех местах, куда направляла меня моя интуиция. Но из страха потерять ее в момент каких-то отчаянных действий я не держу ее при себе постоянно, изо дня в день.
Недавние события убедили меня, что обитающее в Роузленде зло не знает аналогов. Аннамария мне только помощник, но не щит, и шансы дожить до завтрашнего утра не представлялись мне высокими. Я не вбил себе в голову глупую идею, будто эта карточка «Мумии цыганки» с пятью словами, находясь при мне, сделает меня неуязвимым. Но я чувствовал, — может, это идея не менее глупая, — что властям на Другой стороне, куда я попаду, если умру и покину наш мир, придется отвести меня к Сторми, поскольку я предъявлю доказательство того, что нам обещана вечная жизнь вместе.
Если кто-то считает меня глупцом, я возражать не стану. Дурости во мне столько же, что и у любого, больше, чем у некоторых. Я постоянно помню об этом и не нахальничаю. Нахальство зачастую приводит к смерти.
Я отогнул скобки на задней стороне рамки, убрал картонный прямоугольник, достал карточку. Сунул под одно из пластиковых окошек бумажника.
Другие окошки пусты. Я не ношу с собой фотографию Сторми, потому что не нуждаюсь в ней. Ее лицо, улыбка, фигура, красота изящных рук, голос хранятся в моей памяти. В памяти она живет, двигается, смеется, тогда как фотография может предложить лишь застывший момент жизни.
Поверх свитера я надел пиджак спортивного покроя, который приобрел, когда отправился за покупками в город. Я не старался поменять мой имидж. В пиджаке имелись карманы, и он позволял что-то под него спрятать.
В соответствии с указаниями Ноя Волфлоу, я закрыл на защелку узкие, забранные решеткой окна и задернул шторы. Включил все лампы, чтобы позже, после наступления темноты, свет, проникающий в щели между шторами, предполагал, что я дома.
Заперев дверь своих апартаментов, я поднялся по каменной винтовой лестнице в вестибюль второго этажа. Костяшки моих пальцев только приближались к двери, когда она распахнулась, так что постучать я и не успел.
Рафаэль, золотистый ретривер, которого мы спасли в Магик-Бич, лежал на полу, держа передними лапами косточку «найлабоун»[14], и энергично ее жевал. Завилял хвостом, приветствуя меня, но «найлабоун» прочно приковывал его внимание, и он не желал отвлекаться на почесывание груди или живота.
Бу находился в другой комнате или отправился обследовать Роузленд. Собака-призрак, он мог проходить через стены, если возникало такое желание, и проделывать все, присущее призракам. Но я и раньше замечал, что его, так же как любого живого пса, отличает здоровое любопытство и он обожает исследовать новые места.
Портьеры Аннамария не раздвигала, так что освещение обеспечивалось, как прежде, двумя лампами с абажурами из цветного стекла. Аннамария сидела за тем же маленьким обеденным столом. Только ни для нее, ни для меня не дымились кружки с чаем.
Вместо них на столе стояла неглубокая синяя миска диаметром в восемнадцать дюймов, наполненная водой, в которой плавали три огромных белых цветка. Чем-то похожие на цветы магнолии, но размером побольше, никак не меньше канталуп, с лепестками такими толстыми, что они казались искусственными, сделанными из воска.
Мне уже доводилось видеть эти цветы на большущем дереве, растущем рядом с домом, в котором она некоторое время жила в Магик-Бич. Однажды мы вместе ели за столом, на котором три цветка плавали в такой же неглубокой миске.
Знать названия того, что окружает нас, — один из способов отдавать дань уважения красоте этого мира, которая поддерживает меня и помогает не поддаться печали. Я знаю название многих деревьев, но не того, на котором растут такие цветы.
— Где ты их взяла? — спросил я, подходя к столу.
Свет лампы падал на цветы, вощеные лепестки отражали его на Аннамарию, и этот отблеск обманывал глаз, создавал впечатление, что ее лицо светится изнутри.
Она улыбнулась.
— Я сорвала их с дерева.
— Это дерево растет в Магик-Бич.
— Это дерево здесь, Одди.
Я лишь однажды видел дерево с такими цветами, то самое безымянное в Магик-Бич, с широко раскинутыми черными ветвями и восьмидольчатыми листьями.
— Здесь, в Роузленде? Я облазил все поместье. Не видел ни одного дерева с такими цветами.
— Оно здесь, точно так же, как ты.
Менее чем неделю тому назад она проделала фокус с одним таким цветком. Мою подругу, женщину по имени Блоссом, которая при этом присутствовала, фокус этот потряс до глубины души. Теперь, похоже, она потрясла и Ноя Волфлоу, хотя созданная ею иллюзия подействовала на него наверняка не так, как на Блоссом.
— В Магик-Бич ты обещала мне что-то показать посредством такого цветка.
— И покажу. Ты запомнишь это на всю жизнь.
Я отодвинул стул, на котором раньше сидел.
Прежде чем уселся, она подняла руку, останавливая меня.
— Не сейчас.
— Когда?
— Всему свое время, странный ты мой.
— Ты это уже говорила.
— И говорю снова. Как я понимаю, сейчас у тебя неотложное дело.
— Да. Я нашел того, кому я нужен. Мальчика, который не называет мне своего имени. Я думаю, он действительно ее сын… если в этом может быть хоть какой-то смысл.
Отражения лепестков цветов, которые плавали в миске, подсвечивали ее большие темные глаза.
— У тебя нет времени на объяснения, да они мне и не нужны. Делай, что должен.
Что-то ткнулось мне в руку. Посмотрев вниз, я увидел материализовавшегося Бу. По ощущениям он ничем не отличался от настоящего пса, все признаки под моим прикосновением приобретают плоть. Его теплый язык лизнул мои пальцы, но мокрыми они не стали.
— И помни, что я говорила тебе раньше, — добавила Аннамария. — Если ты усомнишься в справедливости своих действий, ты умрешь в Роузленде. Не ставь под сомнение благородство своего сердца.
Я понимал, почему она напутствовала меня такими словами. Не так уж и давно в Магик-Бич произошли некие события, по ходу которых мне пришлось убить пять человек, замешанных в террористическом заговоре, в том числе красивую молодую женщину с большими чистыми глазами. Если бы я не убил их, они убили бы сотни тысяч людей, возможно, миллионы, и они убили бы меня. Но убийство, особенно женщины, даже при самозащите, опустошает меня, я ужасаюсь самому себе.
Потому-то я в самом начале сказал вам, что в последнее время я пребывал не в лучшем расположении духа и не мог найти что-нибудь веселое в любой ситуации, как это обычно случалось раньше. По этой же причине мне снился Освенцим, и я боялся умереть дважды.
— Ты нужен мальчику, — напомнила Аннамария.
Еще раз взглянув на цветы, я направился к двери.
— Молодой человек, — я взглянул на нее, — верь в справедливость своих действий и возвращайся ко мне. Ты мой защитник.
Ретривер и белая овчарка смотрели на меня. Ни один не вилял хвостом. Генри Уорд Бичер[15] в свое время сказал: «Собака создана специально для детей. Она — бог веселья». Я с этим согласен. Но собаки иной раз могут посмотреть так серьезно, как удастся далеко не
