занимались. Только вместо каната у них было сознание Виктора. И мысли эти скакали то в Чечню, то еще дальше в прошлое, то вдруг обрывались и задавали Виктору вопрос: «А что теперь?». И зависал этот вопрос в невесомости, и вместе с вопросом будто бы сам Виктор зависал и смотрел на пол, проверял, упираются ли его ноги в линолеум на полу и вообще: действует ли здесь, на кухне, закон притяжения?
Смотрел на белый лист бумаги, но голова не включалась. Невесомость переходила внутрь тела, в сознание, потом возвращалась наружу. Начинала раздражать. В конце концов Виктор напечатал на листе этот самый вопрос «Что теперь?», и ему стало легче. Материализовавшись, превратившись в текст, он покинул мысли Виктора.
Пройдя мимо Нины и Сони, он зашел в спальню и прикрыл за собой двери. Улегся на двойную кровать под пуховое одеяло.
Ночью, во сне почувствовал рядом чужое тепло. Отодвинулся от него на край кровати.
На следующий день проснулся поздно. Часы показывали одиннадцать. Нины дома не было, зато Соня, как только Виктор в трусах и в майке появился в гостиной, сразу спросила про пингвина.
– Приедет, – ответил ей Виктор. – Скоро приедет.
Этого обещания хватило, чтобы Соня вернулась к своим занятиям. А занималась она самообразованием. Сидела на диване, покрытом зеленой гобеленовой накидкой, и, подложив для устойчивости под тетрадку книгу, писала буквы.
Виктор прошел на кухню. Поставил чайник на огонь. Посмотрел на пишущую машинку. Взял ее в руки, чтобы снова засунуть под стол, но тут заметил, что на вставленном вчера в машинку листе бумаги напечатан какой-то текст. Поставил машинку на место, присел.
Виктор вытащил листок из машинки. Перечитал еще раз. Мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
«Что она себе в голову взяла? – подумал. – Чушь какая-то! Родить ребенка?..»
Виктор тяжело вздохнул. Вставил лист обратно в машинку, чтобы напечатать ответ. Но остановил себя. Спрятал машинку под стол и посмотрел в окно.
На улице светило солнце. Сверкал снег, покрывавший двор. Немолодая женщина прогуливалась под домом напротив, толкая впереди себя детскую коляску.
Виктор нашел взглядом окно бабы Тони. Смотрел на него несколько минут, вспоминая детство. Именно сейчас ощутил он недостаток корней, или просто нитей, связывающих его сегодняшнего с его же прошлым. Он, словно вырванный с мясом из жизни, существовал теперь в каком-то виртуальном, нереальном мире. Его видели, или попросту замечали слишком мало человек, слишком мало, чтобы он ощутил себя реальным. Может, он действительно всего лишь привидение, к тому же привидение, «прописанное» в этой квартире и не имеющее права покидать ее стены.
Опять ему стало не по себе. Внимание рассеивалось, просачивалось, растворялось в воздухе. Даже рана в виске больше не болела, не привлекала к себе его внимания. А ему так хотелось собрать свои мысли, все разом, и изолировать их, закрыть в какую-нибудь коробку, в сейф, куда угодно, лишь бы они дали его голове отдохнуть, дали глазам спокойно осмотреться.
«Господи! – подумал он. – Надо куда-то пойти! Надо развеяться, подышать морозным воздухом. Надо вырваться отсюда, вернуть себе город, вернуть себе среду обитания! Найти кого-то! Кого?»
Виктор вспомнил Леху. Вот тот человек, который уже никуда не денется и которого всегда можно застать в одном месте!
Вышел в коридор. Посмотрел на вешалку, где висела его эмчеэсовская куртка. Надевать ее совсем не хотелось. Но теплее у него сейчас ничего не было.
69
Прогулка по малолюдному зимнему Крещатику окончательно «вернула» Виктора в Киев. Ногам было уютно и приятно в старых легких ботинках. После сапог с махровыми портянками собственные шаги казались Виктору излишне легкими, не требующими никаких усилий.
Зашел в ЦУМ погреться и тут же оторопел, увидев продающиеся новогодние украшения.
Понял, что вернуться ощущениями в город – этого мало. Надо еще вернуться во ВРЕМЯ, нужно, чтобы время жизни города совпадало не только со временем на твоих часах.
Снова вышел на Крещатик, повернулся лицом к Дому Профсоюзов и уставился на его башенку. Вечная реклама «Адидаса» сменилась температурой – «—12 °С», потом загорелось точное время «13.36» и, наконец, самое главное – «17 декабря».
Виктор смотрел на монитор башенки до тех пор, пока картинки и цифры не пошли по второму кругу.
Потом зашагал в сторону Майдана Нэзалэжности.
Кафе «Афган» было открыто, но внутри никого не было. Низенькие столы и отсутствие стульев уже казались Виктору чем-то совершенно нормальным. Только когда он появлялся здесь последний раз, второго зала еще не было. Виктор вернулся на порог, постучал ботинками по решетке, сбивая прилипший снег, и снова зашел.
Во втором зале стоял бильярд с укороченными ножками, а под стенкой расположились три игровых автомата старого образца. Такие иногда показывают в американских фильмах семидесятых годов. Называются они «однорукие бандиты». Смотрелись они здесь очень даже к месту. Виктор достал пятьдесят копеек, бросил в вертикальную щель монетоприемника и дернул ручку-рычаг на себя. Три барабана внутри автомата закрутились, замелькали нарисованные бананы, лимоны, помидоры. Выпало две сливы и один банан. Виктор усмехнулся и вернулся в первый зал, к стойке бара. Постучал монеткой по кофеварке.
– Сейчас! – долетел откуда-то незнакомый мужской голос.
Через минуту за барную стойку въехал на инвалидном кресле мужик лет сорока, у которого все конечности были в наличии, но, видимо, не все из них работали. Одет он был в спортивный костюм.
– Чего надо? – спросил он, глядя на Виктора в упор.
– Леха есть?
– А тебе он зачем?
– Повидаться. Мы с ним старые приятели.
Мужик помолчал, потом скривил губы.
– Леха твой с курса сбился. Спился, короче говоря.
– А где он?
– В общаге, тут рядом.
Уточнив этаж и номер комнаты, Виктор покинул кафе.
Дверь в Лехину комнату была не заперта. В нос Виктору ударил затхлый, неприятный запах. В комнате было грязно. Под чугунной батареей отопления стояли ряды пустых водочных бутылок. В правом углу на боку лежало инвалидное кресло, а на кровати слева, уткнувшись лицом в подушку, спал Леха. Он был одет, только одна пустая штанина размоталась и висела сбоку, почти дотягиваясь до пола.
– Леха? – негромко окликнул Виктор.
Леха что-то буркнул во сне, повернул голову к стенке. Виктор наклонился над ним. Взъерошенные волосы, примятая спутанная борода, красное лицо – внешне Леха стал походить на обычного бомжа.
– Вставай! – Виктор дотронулся до его плеча. – Слышишь?
Леха открыл глаза, повернул голову к Виктору, потом, оттолкнувшись локтем, лег на спину.
Его правая рука опустилась к полу и стала осторожно ощупывать воздух. Виктор, проследив за рукой,
