Со вчерашнего вечера я нахожусь под впечатлением. Словно я прикоснулся к вечности или просто к высшему разуму. Поначалу я не мог дозвониться до своего специалиста-доктора с редкой фамилией Кнутыш. Но около шести он наконец включил свой мобильник и тут же радостно отреагировал на мой доклад. «Материал готов? Отлично! – бодро произнес он. – Подвозите в клинику через часик!»
Я приехал туда чуть раньше и минут пятнадцать топтался у заснеженного порога. Он подъехал на синем BMW. Вальяжно выбрался из машины, вытаскивая из кармана длинной дубленки ключи.
Включил свет в коридоре, потом отпер тяжелую железную дверь с надписью «Лаборатория». Дальше все происходило, как в американских фильмах. Мы остановились перед лабораторным столиком. Я передал ему кулечек с тремя, как он выразился по-медицински, «эякуляциями». Он аккуратно перелил содержимое в пробирки, поболтал перед глазами, посмотрел на просвет. Приклеил к каждой этикеточку с номером. Закрыл резиновыми пробочками. Потом открутил крышку большого хромированного бидона, и оттуда вверх сразу поднялся холодный туман, словно бидон выдохнул на морозе. Доктор рукой отогнал туман в сторону и прицельно опустил пробирки в дырки специальной подставки внутри бидона. Я успел заметить, что рядом уже торчали пробочки других пробирок с этикетками. «Генофонд Украины!» – мысленно усмехнулся я.
– Не беспокойтесь, Сергей Павлович, – закрывая крышку бидона, заговорил специалист. – За месяц мы вашу сперму отрафинируем до высшей пробы! По моей методике! И сразу сможете запускать ее в дело!
– А платить когда? – поинтересовался я финансовой стороной дела.
– Вы будете частями или сразу?
– Сразу.
Ответ специалисту понравился. Он бросил взгляд на настенный календарь.
– Давайте числа пятнадцатого, после праздников!
189
Человеку, не видящему окружающего мира, можно рассказывать об этом мире все, что угодно. Можно подвести слепого к окну и сообщить, что из окна видна Эйфелева башня или пирамида Хеопса. Можно глухому поставить компакт Русланы и сообщить, что он слушает Девятую симфонию Густава Малера. Какая разница? Это уже дело слепого, глухого или не видящего окружающий мир – верить словам, подменяющим реальность, или не верить.
– Все идет отлично, – говорит мне за завтраком Львович.
У него под глазами мешки, да и цвет лица очень нездоровый. Или не спал, или перепил. Но «все идет отлично»!
– Конкретнее, – прошу его я, глядя на вареное яйцо, стоящее в рюмке-подставочке, и примериваясь к его макушке алюминиевой чайной ложечкой.
– Рейтинг растет, – говорит он, поспешно прихлебывая чай из большой фаянсовой кружки. – Мы всю ночь со Светловым ваше досье читали. Нашли кое-что полезное для предвыборной кампании. Да! И главное! Разыскали вашу Нилу. Она в Будапеште. К ней уже выехал человек. Сегодня вечером с ней встретится. Сразу доложим!
– А мне можно мое досье почитать? – интересуюсь я, ехидно улыбаясь.
– Вам нельзя, – совершенно спокойно отвечает Львович. – У нас не принят закон, по которому граждане могут ознакомиться с собственными досье, заведенными на них спецслужбами.
– Надо будет принять, – неспешно произношу я.
– Не стоит, – уверенно возражает мне Львович.
Смотрит на меня в упор, одновременно поправляя съехавший набок галстук.
Я вижу, что рубашка на нем далеко не первой свежести и на внутренней кромке воротника проглядывает темная полоска от немытой шеи.
– Не стоит даже думать об этом, – повторяет он тем же уверенным тоном. – Это может внести непредвиденную коррупцию в работу спецслужб. Вам надо душ принять.
– Тебе тоже, – отвечаю я. – А что, ванны тут нет?
– Здесь нет горячей воды. Дизель генератора сломался.
– Я могу и под холодной помыться.
Львович покидает комнату более напряженным и уставшим, чем когда зашел. Трудно сказать, что его огорчило. Мне, впрочем, совершенно все равно. Я думаю о Ниле и пытаюсь представить себе, каким образом она оказалась в Будапеште? Это ведь не Нью-Йорк или Париж!
190
Пока я наслаждался Красным морем в Египте, дома, в Киеве, нагрелся Днепр и его, словно мухи, обсели загорающие киевляне и гости столицы. Не будь я загорелым и отдохнувшим, я бы тоже рвался на пески Гидропарка. Но после Египта подходить к мутным днепровским водам и к пляжным пескам, усеянным кругляшами пивных пробок, не хотелось.
Моему подарку – сувенирному медному кувшинчику – Мира не обрадовалась. Она и возвращению моему, кажется, не обрадовалась. Я только ввалился в комнату, бросил сумку на пол, а она тут же засобиралась, сбросила домашний халат и стала влезать толстыми ляжками в голубые израильские джинсы. Кувшинчик взяла, покрутила в руках и поставила на стол.
– Я вечером буду, – сказала она и ушла.
Оставшись один, я обратил внимание на изменение запаха в комнате. Запах словно подешевел и помолодел одновременно. Антикварная, немного аристократическая затхлость, в которой угадывались нотки нафталина и запах старой кожи (видимо, исходивший от тахты), посторонилась, сдала свои позиции. Я обошел комнату и тут же обнаружил источники этой новизны: баллончик с освежителем воздуха «Лаванда» и одеколон в розовом флаконе с какой-то французской надписью на этикеточке.
«Все как у кошек, – подумал я. – Новая разметка территории!»
Пока я жарил себе картошку, на коммунальную кухню заглянул сосед, разнашивавший когда-то для покойного старика новые туфли.
– Зря ты ее пустил, – прошептал он доверительным тоном. – Она к себе мужика водит!
Я обернулся к нему. Смотрел на полуприкрытый майкой торс, на кончик невнятной татуировки, на спортивные штаны с отвисшими коленями. Смотрел и не знал, как реагировать на эту новость.
– Мужик хоть молодой? – спросил я наконец.
– Средних лет.
– И что, ночевал здесь?
Сосед скорбно кивнул.
– Я разберусь, – пообещал я соседу.
Пока ел в комнате картошку, думал. Думал о том, что наверняка и остальные соседи переживают из- за неверности Миры. И ждут развития событий. Особенно сейчас, когда законный, с их точки зрения, муж вернулся из отпуска.
Доев, я проверил постель. Никаких особенных следов на простыни не было.
Вечером, когда Мира вернулась, я спросил ее о замеченном соседями мужике.
– А тебе какое дело? – удивилась она. – Нам вообще пора разводиться! С пропиской все уладили, так что вперед!
– Ты пойми, я же не против твоей личной жизни, – пошел я на попятную. – Просто им, – я кивнул на двери, ведущие в общий коммунальный коридор, – это непонятно.
