купе слева от входа.
– Можно? – спросил я.
– Садитесь! – ответил самый старший из них, седой, с прищуренным взглядом.
Я присел на краешек старого дивана с потрескавшейся кожаной обивкой.
Тут же мне налили серебряную стопочку водки и указали взглядом на тарелку с порезанным зельцем и на стоящую рядом баночку хрена.
– Ваше здоровье! – сказал седой, поднимая свою серебряную стопочку с гравированным рисунком и цифрой «60».
– Ваше тоже, – ответил я, поднося стопку ко рту.
– Где-то я вас тут видел, – задумчиво произнес усатый мужик, сидевший напротив седого.
– Я тут рядом живу, на Десятинной.
– А-а! – кивнул усатый. – Тогда понятно. Значит, где-то тут и видел. Лицо у вас такое… Легко можно обознаться.
Я кивнул в знак согласия. А сам поискал взглядом зеркало. Нашел одно маленькое, подвешенное высоко на стене.
– А у нас тут проблемы, – вздохнул седой.
– Какие?
– Да выселяют нас отсюда. – Он окинул взглядом комнатку-купе, потом бросил взгляд в зальчик, где на стенах висели картины.
– И кто же это вас выселяет? – участливо поинтересовался я.
Седому было лень рассказывать.
– Власти, – выдохнул он.
Потом молча протянул мне визитную карточку.
– Миловзоров? – прочитал я вслух.
– Да, это я, – кивнул он. – А это лучшие художники, которые на хрен никому здесь не нужны! Блудов, Лебединец. А это Сережа Тернавский.
– Ну а почему же это лучшие художники не нужны? – поинтересовался я.
– Да так. – Седой сник, снова вздохнул устало. – Тяжелая тема. В другой раз! Налей! – Он кивнул усатому Сергею на мою пустую рюмку.
– Может, смогу помочь, – пообещал я, подцепив общей алюминиевой вилкой кусочек зельца.
– С нас по картине и по бутылке! – пообещал седой.
– Договорились. – Я самоуверенно улыбнулся.
– Может, визитку оставите? – спросил усатый Сергей.
– У меня нет, – признался я. – Давайте, я вам запишу телефон секретаря.
В тетрадь с записями цен на картины я внес номер мобильника Львовича. И откланялся.
Снег по-прежнему осыпался с неба на булыжник Андреевского спуска. Слева от арки входа во двор стоял джип «тойота». Внутри сидело несколько человек. Другой такой же джип стоял напротив правее, как раз там, где начиналась церковная ограда, там, откуда уже несколько раз по ночам выходила наверх, в мой любимый пейзаж, эта женщина с горящей свечой.
Я вернулся в галерею, застыл на мгновение в дверном проеме.
– Вы не знаете случайно, тут иногда по ночам женщина со свечой гуляет… точнее, под церковью стоит? – спросил я.
– Капнист? – переспросил седой. – Мария Капнист, она гуляла. Только это уже давно. Лет тридцать назад. Ее потом машина насмерть сбила.
– А другие женщины со свечами?
Седой отрицательно мотнул головой.
– Нет, только она. На церковные праздники. А больше я никого не видел, чтоб с горящей свечой.
– Да?! – Я задумался. Посмотрел внимательно седому в глаза. – А как ты думаешь, может окно выходить не на улицу, например, а на прошлое?
Седой улыбнулся.
– Конечно, – сказал он. – У меня почти все окна выходят на прошлое!.. Это у них еще нет. Молодые они еще! А у нас…
Я пожал ему руку, потом и остальным. И, кивнув на прощание, окончательно ушел под снег зимней киевской ночи.
211
Золотая осень – отличная пора для перемен. Зеленое желтеет и краснеет, спелое опадает, увядшее ложится плашмя на землю и там досыхает под ослабевающим осенним солнцем.
Мира с Витей уехали в Германию три дня назад. Мы с мамой Миры провожали их на вокзале. Было странно смотреть на три одинаковые сумки-баула, с которыми Мира с мамой вернулись из Израиля. Теперь эти сумки, как визитная карточка эмигранта, погрузились в вагон поезда «Киев – Варшава – Берлин», и поезд отошел.
До этого Мира выписалась из коммунальной комнаты, и теперь на этой жизненной территории официально жили мы с ее мамой, но на самом деле я, наконец, остался там один. Лариса Вадимовна жила вдвоем с подружкой где-то на Сырце, но часто звонила и жаловалась то на подружку, то на жизнь, то на инфляцию, в которой она не могла разобраться, а поэтому всегда оставалась без денег.
Ассоциацию предпринимателей приятно лихорадило. Все ходили возбужденные и шептались. Слухи циркулировали разные, но главным являлся слух о том, что из Ассоциации делают специальный государственный комитет по предпринимательству и в этот комитет берут всех нас, включая и Верочку, которая опять подстриглась.
Кстати, Верочка успела мне шепнуть, что ее родители улетают на Мальту. Шепнула и подмигнула.
А потом в мой мини-кабинет заглянул Жора Степанович.
– Ну что, на повышение пойдешь? – спросил он весело.
– А квартиру отдельную дадут? – так же весело спросил я.
– Конечно дадут. Я же тебе обещал!
– Тогда пойду.
Интересно, что, обещая пойти, я имел в виду не «пойти на повышение», а «пойти в гости к Верочке» в связи с отъездом ее родителей. Но и от повышения я, конечно, отказываться не собирался. Тем более что по поводу квартиры Жора Степанович, похоже, не шутил.
212
Уже десятый час, а я все еще на службе. Мне просто некуда спешить. В пустое жилище на тринадцатом этаже?
В кабинет заглядывает Нила.
– Может, уже пойдете? У вас, Сергей Павлович, такой усталый вид!
– Нилочка, это ты иди домой, а я еще посижу, подумаю. Скажи Виктору Андреевичу, чтобы отвез тебя домой!
Она прощается со мной улыбкой и тихонько прикрывает двери.
Мне еще надо выбрать организации, которые обратятся в парламент с просьбой о конституционной реформе. Но все, даже «карманные» организации Крыма и Ивано-Франковска заимели теперь свою
