раздается приказ.
Оказывается, я все еще сжимаю в ладони ручку кувшина. Что за небрежность!
— Конечно, месье. — Я возвращаю кувшин на место.
Даже отваживаюсь украдкой взглянуть на предателя, но он уже отвернулся к огню.
У двери я снова чуть медлю. Он подносит чашу к губам и глотает, потом еще. Я осеняю себя крестом и препоручаю его душу Мортейну. Уже тянусь к двери, но тут она распахивается навстречу. В проеме маячит здоровенная фигура, озаренная факельным светом из общей комнаты. Капюшон по-прежнему скрывает лицо, но не узнать Эрве невозможно.
Проклятье! Неужели не мог внизу подождать, пока я вернусь?!
Я отступаю от двери и кошусь на окно, прикидывая расстояние. Эрве замечает, куда я смотрю, а потом видит Ранниона, вроде как погрузившегося в хмельное беспамятство, и разражается бранью. Он бросается к сидящему в кресле, я же, не пренебрегая возможностью, дарованной мне Мортейном, прыгаю в окно…
Обратно в монастырь дорога неблизкая, но радость победы греет меня даже на стылом ветру. Если бы я знала вороний язык, непременно прокаркала бы птицам, как славно мне удалось послужить своему Богу и монастырю. Однако сестра Серафина успела крепко внушить мне, что гордыня есть грех, и я помалкиваю.
А кроме того, начни я каркать, напугала бы свою кобылу. Я тянусь вперед и хлопаю Ночную Песенку по шее, просто на случай, если ее тревожит распирающий меня восторг.
В бочке меда присутствует лишь одна ложка дегтя — олух Эрве, которому приспичило ворваться в комнату в самый неподходящий момент. Почти жалею, что не задержалась там и не сошлась с ним в рукопашной; вряд ли он сумел бы хоть что-то противопоставить такому умелому бойцу, как я! Нам ведь разрешено убивать, если речь идет о самозащите, — вне зависимости, есть на противнике метка или нет. Вдобавок я бы поквиталась с ним за то, как он лапал меня возле стены. За унижение, которое мне слишком знакомо…
Тем не менее, памятуя о том, что главнейшей целью моего первого задания была демонстрация послушания, я рассудила, что все кончилось наилучшим образом.
Восторг победы еще подгонял кровь в моих жилах, когда я увидела перевозчика — того самого моряка, что доставил меня в монастырь три года назад. Сегодня он заберет Ночную Песенку, и его сын (который выглядит нисколько не моложе отца) попозже вернет ее в конюшню.
Я забираюсь в лодку, и моряк старательно отводит глаза. Ни дать ни взять, боится, что, если смотреть слишком долго, он сможет понять, чем я занималась на берегу!
Мне не терпится поскорей рассказать настоятельнице об удаче. Пусть она знает, как правильно поступила, не отвергнув меня. Некогда она предоставила мне кров, и вот сегодня я выдержала очередную проверку!
И как же хорошо, что меня выбрали для задания вперед Аннит! Очень жалко ее, но это не мешает мне радоваться. Сибелла уже много раз служила Мортейну, и я прекрасно знаю, каково это, когда тебя обходят. Может быть, настоятельница разглядела во мне некий дар, увидела искорку, сияющую ярче, чем у Аннит и остальных?
Лодка со скрипом утыкается в галечный берег, и я прыгаю через борт, стараясь не намочить в морской воде подол красивого платья.
— Спасибо, — говорю я перевозчику и машу ему рукой, но он уже налегает на весла и не глядит на меня.
Я быстро шагаю к монастырю, торопясь предстать перед настоятельницей. Проходя мимо менгира, целую кончики пальцев и прижимаю их к грубому холодному камню — возношу Мортейну короткую благодарственную молитву: спасибо, что направил и укрепил мою руку!
Солнце только-только встает, но куры уже роются во дворе. Матушка аббатиса тоже не залеживается допоздна; она трудится у себя в кабинете. Я стучу в створку открытой двери.
Она отрывает взгляд от пергаментов:
— Ты вернулась.
— Да, матушка.
Она откладывает письмо, которое собиралась вскрыть. Все ее внимание обращено на меня.
— Хорошо прошло?
Я всячески стараюсь не распускать павлиний хвост.
— Еще как! Все в точности, как вы с сестрой Вередой и говорили! Метка на перебежчике была ясной и четкой, и, когда я уходила, яд уже начал его усыплять!
— Отлично. — Она удовлетворенно кивает. — Ты благополучно вернулась к нам прежде, чем кто- нибудь успеет распознать его смерть. Итак, твое первое служение получилось легким и чистым, как тому и следует быть. Надеюсь, тебя никто не видел?
— Никто, кроме служанки, да и та подумала именно то, что должна была, по словам сестры Беатриз… — Я немного медлю, досадуя, что Эрве нарушил-таки чистоту моего первого убиения, но умолчать не отваживаюсь: а вдруг он и правда был частью моего испытания? — И еще один крестьянин, который пытался меня задержать. Думаю, потискаться захотел.
Она насмешливо дергает уголком рта:
— Надеюсь, ты должным образом обо всем позаботилась?
— Конечно, матушка настоятельница.
Ее глаза суживаются.
— Ты что, убила его?
— Нет! Задание его не касалось, да и метки на нем не было.
— Хорошо… — Кажется, мой отчет ей понравился. — Хочешь несколько часов отдохнуть или сразу присоединишься к остальным?
— Нет, спасибо, я лучше сразу!
Я слишком возбуждена, сна у меня ни в одном глазу.
Она улыбается, как видно очень хорошо понимая мое состояние.
— Быть посему, — говорит она. — Как переоденешься, доложись сестре Томине. Ты найдешь ее во дворе. Одежду оставишь на кровати, сестра Беатриз ее заберет. — Она кивает, отпуская меня, и разламывает печать, скрепляющую письмо. Я уже готова покинуть кабинет, но она окликает меня: — Исмэй?
— Да, матушка?
— В скором времени тебя ждет следующее испытание, — не отрываясь от чтения, произносит аббатиса. — И оно будет гораздо трудней.
Я не знаю, как следует понимать ее слова. Это обещание или предупреждение? Будем иметь в виду оба смысла.
В общей спальне я быстро переодеваюсь и складываю выездной наряд на постели. Уже зашнуровывая свое простое серое облачение, выглядываю в окно. Сестра Томина проводит урок искусства неуловимости. Очень хорошо, как раз сброшу снедающее меня возбуждение! Я бегу наружу и присоединяюсь к ученицам.
Четыре младшенькие девочки борются одна с другой, сестра Томина встала в пару с Аннит. При виде меня она машет мне, довольная, что появился кто-то, способный занять ее место.
Аннит достигла немалых успехов в этом искусстве.
Сестра Томина отходит прочь, я же кланяюсь Аннит, как того требует ритуал. Она отвечает поклоном на поклон и принимает боевую стойку. Я делаю то же и подавляю внезапный взрыв смеха. Видел бы меня сейчас тот неуклюжий балбес из таверны!
Аннит подлавливает момент. У нее гибкие суставы и крепкие мышцы. Она ныряет внутрь моей защиты и хватает меня за горло.
— Как все прошло? — тайком шепчет она.
— Как по маслу! — Я вскидываю руки и рывком высвобождаюсь из ее хватки. — Проскользила, как по самому гладкому шелку сестры Беатриз!
