Аннит делает ложный выпад вбок, потом перехватывает мою руку и заворачивает ее за спину.
— И никаких трудностей?
Я стискиваю зубы: мне больно.
— Совсем никаких! Служанка нахамила, но в меру, пьяный осел попытался лапать, но я от него в два счета отделалась. Я даже метку Мортейна увидела! — шепотом хвастаюсь я.
— Но ты еще не принимала Слез Мортейна, — ослабляя захват, напоминает она.
— Я знаю… — Всячески пытаюсь не допустить в голос самодовольство, но, кажется, не справляюсь. Чтобы отвлечь Аннит, я резко отступаю назад, заставляя ее потерять равновесие, потом вывертываюсь из захвата и, продолжая движение, правой рукой сзади беру ее за горло. — Слушай, да ты не волнуйся! Твой черед точно скоро настанет!
— Девочки, хватит болтать! — окликает нас сестра Томина. — Вы же свои жертвы не заговаривать до смерти собираетесь?
Аннит дотягивается и жмет точку у меня на запястье. Рука немедленно отнимается, и она уходит из моей хватки. Я силюсь удержать ее одной рукой, но она ускользает, как угорь.
— От Сибеллы пока никаких новостей? — спрашиваю я, тряся кистью, чтобы разогнать онемение.
Аннит быстрым движением заходит мне за спину. Ее рука, точно плеть, обвивается кругом моей шеи.
— Нет, и сестры молчат, словно воды в рот набрали. А матушка аббатиса если и упоминает о ней, то лишь когда я сплю и не могу подслушать возле двери. Сибелла будто вовсе существовать перестала! — жалуется она, стараясь в то же время меня придушить.
Я прижимаю подбородок к груди, чтобы ей помешать.
— Думаю, с ней все будет хорошо! — Из-за неестественного положения головы голос звучит невнятно и сипло. — Как-никак, это у нее уже третье задание!
Аннит что-то согласно бормочет. Я знаю, о чем она думает. Почему другие получают задания, а она — по-прежнему нет. Девушка хватает меня за запястье, проскакивает вперед и берет мою руку на излом через плечо. Следует короткий полет, и я шлепаюсь на спину, да так, что из легких вылетает весь воздух. Я раскрываю рот, точно пойманная рыбешка.
— Четвертое, — глядя на меня сверху вниз, поправляет Аннит. — Это служение у нее уже четвертое!
ГЛАВА 7
— Осторожнее! — бранит меня сестра Серафина. — Не перекипяти, не то он обратится в смолу и сделается ни к чему не пригоден!
— Да, сестрица. — Я не отвожу глаз от чашечки, которую держу над огнем.
Вдоль борта склянки появляются мелкие пузырьки, но жидкость пока еще не кипит. Пока еще.
— Отлично, — заглядывая мне через плечо, говорит сестра Серафина. — Поставь вот сюда, пускай остывает.
Железными щипцами я снимаю чашку с огня и опускаю на каменную подставку. Мы варим свежую порцию «ночных шепотов». Этот яд очень летуч, его пары убивают всякого, кто вдохнет. Легкие от него затвердевают, а потом становятся хрупкими как стекло.
И только нам с сестрой Серафиной все нипочем. На нас яды не действуют!
— Как только остынет, — говорит она между тем, — мы смешаем его со свечным воском, а потом… — Ее прерывает неожиданный стук в дверь, и она встревоженно восклицает: — Не входите!
— И не собираюсь, — подает голос Аннит. Уж ей-то известно, что входить сюда действительно ни к чему. — Матушка настоятельница сей же час зовет Исмэй к себе в кабинет!
Меня вызывают! Сердце в груди так и подпрыгивает. После моего возвращения аббатиса ни разу не звала меня в кабинет; зачем бы теперь, если не для того, чтобы дать новое поручение? Я даже забываю испросить у монахини разрешения и сразу бегу к каменному рукомойнику отчищать руки от яда.
Сестра Серафина раздраженно вздыхает:
— Ну и каким образом святейшая матушка предполагает пополнять запасы ядов, если и последнюю помощницу забирает у меня? Неисповедимы пути Твои, о Мортейн…
— Я-то думала, она теперь отправит Аннит, — оборачиваюсь я.
Сестра Серафина награждает меня суровым взглядом:
— Матушка аббатиса знает, что делает. А теперь иди, не вынуждай ее ждать!
И я ухожу, не забыв присесть в поклоне, чтобы Серафина не рассердилась еще больше. Она, наверное, думает, будто ничего мне не сказала, но на самом деле я все поняла! Тому, что Аннит не поручают служений, определенно есть причина. И уж если сестра Серафина осведомлена об этой причине, мы с Аннит уж как-нибудь да сумеем до нее докопаться.
По дороге в кабинет я оправляю повой и вытряхиваю из облачения пыль. У двери медлю, набираю полную грудь воздуха, делаю сосредоточенное лицо и наконец стучу.
— Входи.
Я переступаю порог и… перво-наперво замечаю сидящего в кабинете мужчину! Гром среди ясного неба поразил бы меня меньше. Волосы у него седые, борода аккуратно подстрижена, поверх парчовой мантии с меховым воротником сверкает золотая цепь с драгоценной подвеской.
— Входи же, Исмэй, — говорит аббатиса. — Познакомься, это канцлер Крунар. Он покровитель нашего монастыря и связующее звено между нами и окружающим миром.
А еще он — глава одной из старейших и благороднейших семей Бретани и герой последних четырех войн, могла бы я добавить. Он долго и тяжко бился, отстаивая нашу независимость. Достаточно сказать, что в сражениях против французских захватчиков пали все до единого его сыновья. Я почтительно склоняюсь перед ним:
— Добрый день, господин мой.
Он приветствует меня коротким кивком. О чем думает, по глазам прочитать невозможно.
— У нас для тебя новое поручение, — говорит настоятельница, и в моей душе вспыхивает нечто вроде свирепого торжества.
Вот она, новая возможность доказать мою полезность монастырю!
Аббатиса откидывается в кресле и складывает на груди руки:
— Что вам рассказывала сестра Эонетта о политической ситуации в нашей стране?
Вопрос задан как бы мимоходом, но с матушкой необходимо держать ухо востро. У нее что угодно может стать испытанием. А я, ко всему прочему, не очень-то прилежно посещала уроки сестры Эонетты. Я то застревала в скриптории, то работала у сестры Серафины, которой требовалась моя помощь. Вот только настоятельнице этого не объяснишь.
Я чопорно складываю руки:
— Наш возлюбленный господин, герцог Франциск, умер почти два месяца назад. Несомненно, его кончину ускорило недоброжелательство французской регентши. Он со своими вельможами упорно сражался против своевластия Франции, но потерпел поражение. Из-за этого герцогу пришлось заключить договор Ле-Верже, положения которого весьма выгодны французам, а нашей стране, напротив, мешают сохранять независимость…
Настоятельница бросает довольный взгляд на знатного посетителя, как бы говоря ему: «Видишь?» Он кивает, затем вопросительно поднимает бровь. Теперь согласно кивает матушка, и канцлер обращается ко мне. Голос у него низкий, рокочущий. Он спрашивает о том, что до сих пор на моей памяти обсуждали лишь женщины:
— А как насчет нашей молодой герцогини? Что тебе известно о ней?
Я переступаю с ноги на ногу. Этот незнакомец допрашивает меня, и делается неуютно.
— Мне известно, что ее рука уже обещана половине европейских владык. Еще она дала обет отстаивать независимость Бретани. — Мне помимо воли становится жаль юную герцогиню. — Она,
