Все обстоит даже хуже, чем я думала! Мадам Динан не просто желает выдать Анну за д'Альбрэ — она всецело посвятила себя этой идее. Более того, напрямую пообещала ему, что он женится на герцогине! Интересно, что она намерена говорить на заседании Тайного совета, чтобы всех убедить, будто иного выхода у Анны нет?
Я шагаю из восточной башни обратно в солярий, будучи настолько занята этими размышлениями, что едва не налетаю на Сибеллу!
Она кажется мне похудевшей, побледневшей, осунувшейся. Ее черты заострились, со времени нашей встречи у городских ворот она стала какой-то очень уж хрупкой. На щеке у нее свежий шрам, а в глазах, по-моему, затаилось безумие. Неужели это та самая Сибелла, которая в монастыре вовлекала нас с Аннит во всевозможные шалости и проказы? Начиная от похищений кувшинов с вином и кончая объяснениями, как правильно целоваться, поскольку сестра Беатриз не слишком охотно об этом рассказывала?
— Исмэй?.. — шепчет она с таким видом, словно привидение увидала.
— Сибелла! — Меня внезапно охватывает страх за нее, хотя вменяемой причины этому я бы не назвала.
Совершенно не думая, я крепко обнимаю ее, желая то ли утешить, то ли утешиться, — трудно сказать.
Она льнет ко мне и отвечает объятием на объятие, словно пытаясь напитаться от меня силой, но затем — слишком скоро! — отстраняется. Ее глаза неестественно ярко блестят. Хочется задать ей сразу тысячу вопросов, но прежде, чем я успеваю выговорить хоть слово, в коридоре раздается эхо шагов. Сибелла с неподдельным страхом оглядывается на звук.
— Не доверяй никому! — отчаянно шепчет она. — Ни единой живой душе!
И с этими словами она исчезает. Торопливые легкие шаги смолкают вдали как раз в тот миг, когда из-за угла появляется канцлер Крунар.
— Господин канцлер, — кланяюсь я.
На миг он хмурит брови, словно не узнавая меня.
— Сударыня Рьенн, — произносит он наконец. Потом обводит глазами коридор. — Что вы делаете в этой части замка?
Прикидываю, что можно ему сказать, а что нет.
— Я здесь по делам обители, господин мой.
— В самом деле? Моя переписка с аббатисой никак не свидетельствует о том, что ты должна что-то предпринимать против графа д'Альбрэ.
Хотелось бы знать, насколько глубоко доверяет ему матушка настоятельница. И откуда ему известно, что я шпионю за д'Альбрэ.
— Я здесь не только ради действия, сударь. Я также являюсь глазами и ушами обители.
Он кривит губы:
— Что ж, верно. И как, добыли твои глаза и уши что-нибудь определенное о несчастье с Немуром?
— О чем вы, господин мой?
Он разводит руки, блистающие перстнями:
— Я говорю о том, что Дюваль самым бездарным образом провалил дело Немура. Ведь герцог Немурский мертв, не так ли? — Он подступает ближе. — А кроме того, до меня дошел крайне тревожный слух. — Он нагибается ко мне, его несвежее дыхание касается моей щеки. — Мать Дюваля плетет заговор, имея в виду посадить его брата вместо Анны на трон. Уж нет ли тут какой связи? — Он склоняет голову к плечу и пронзительно смотрит на меня. — И как вышло, что ты тут почти две недели, но ничего об этом не слышала?
Мое сердце начинает болезненно колотиться. Он знает!..
— Отчего же, мой господин. Недавно я тоже об этом услышала, но то были лишь смутные отголоски. С тех пор пытаюсь удостовериться, не связан ли с заговорщиками и Дюваль, но они с матерью давно стали друг другу чужими. Я ни в коем случае не верю, чтобы она делилась с ним своими планами. Они и не разговаривают-то почти.
Глаза Крунара холодно поблескивают.
— Это то, что тебе известно. А вдруг они лишь изображают отчуждение и враждебность? Что, если Дюваль только и ждет, чтобы его матушка переманила достаточно баронов на сторону Франсуа, и тогда он сделает свой ход, сместив брата и захватив трон для себя?
— Почему вы так думаете, господин?
— А почему бы и нет? Есть у тебя надежные доказательства, что ему можно верить?
Доказательств у меня нет. Только то, что я чувствую сердцем, а это на весы не положишь.
— Ни в коем случае не позволяйте, — говорит он, — девической наивности застить вам глаза, сударыня!
— Мое зрение незамутнено, господин мой.
— Вот и хорошо, и позаботьтесь, чтобы так обстояло впредь. Не теряйте бдительности, сударыня! Не подпадите под очарование его личности и безупречных манер. Это очень не понравилось бы аббатисе.
И, выдав такое вот предупреждение, он откланивается и уходит.
Этой ночью, забравшись в постель, я не ложусь под одеяло, но, опершись на подушки, ожидаю Дюваля. Я по-прежнему не могу разобраться в собственных желаниях.
Мне ужасно не нравится возникшая между нами неловкость — даже при том, что я могла бы использовать ее к своей выгоде и рассечь те хрупкие узы, что начали было связывать нас. Пожалуй, это было бы весьма разумно, в особенности учитывая предостережение Крунара. Нечего выдавать желаемое за действительное: если я хочу, чтобы Дюваль оказался достоин доверия, это еще не значит, что так оно и есть.
Однако глубоко внутри я чувствую — он честен и чист.
Я пытаюсь беспристрастно вспомнить, когда впервые начала ему доверять. До того, как во мне зародилось чувство к нему? Или уже потом?
Покамест ясно одно: канцлер хочет, чтобы Дюваль оставался у меня под подозрением, сама же я больше подозревать его не хочу. При этом я не могу убедительно обосновать свое к нему доверие; во всяком случае, мне было бы очень сложно подтвердить свое мнение перед аббатисой. Одним словом, я готова с гордостью служить Мортейну и монастырю, но политической пешкой в руках канцлера быть не желаю.
Тут едва слышно щелкает дверь, и я тотчас забываю о канцлере, а сердце пускается вскачь: в комнату входит Дюваль.
— Исмэй… — Он притворяет дверь, но идет не к своему привычному креслу, а прямо ко мне.
Меня пронизывают одновременно две молнии: паника и предвкушение. Уж не хочет ли он снова поцеловать меня? Или потребовать чего-то большего, чем поцелуй? Я едва осмеливаюсь дышать.
Подойдя к постели, он смотрит на меня сверху вниз, и забота на его лице положительно сводит с ума.
— Как ты? — спрашивает он.
— Прекрасно. — Я хочу говорить обычным голосом, но получается шепот. Спешу откашляться. — Почти не чувствую швов.
— Ну и отлично. — Дюваль кивает, и я уже жду, чтобы он изъявил желание взглянуть на мою рану, но он присаживается на толстый половик у постели и прислоняется к бортику кровати.
Я замираю, только сердце колотится все быстрей. Он так близко, что я могла бы дотянуться и погладить его по голове. Вот бы знать, каковы на ощупь его волосы?.. Поспешно сжимаю кулаки и кое-как выдавливаю:
— Удалась ли охота?
Он улыбается:
— Весьма и весьма. Я вчера вечером направил посланнику Священной Римской империи письмо, известив о том, сколь желательно было бы его присутствие на охоте. Он откликнулся, и мы даже улучили минутку, чтобы наедине договориться о более официальной встрече. Спасибо и на том, что увернулись от
