имущество! С какой радостью, если бы это зависело от него, он отдал бы Лаурису и Рудите даже усадьбу Эзериеши со всеми полями, скотиной и строениями, если бы они ему принадлежали. Но кто этому поверит? Все будут считать его алчным: мало ему Эзериешей, хватается еще и за эту малость. Если бы можно говорить… и если бы он мог всех успокоить…
И все же нельзя упускать возможности вернуться.
Алексис, вздохнув, сказал:
— Да, у меня, конечно, есть свои соображения. Но попытаемся устроить все так, чтобы всем было хорошо. Знаете, откровенно говоря, мне надоело там, в Эзериешах. И очень сильно тянет обратно. Там мне не место. Я никак не могу привыкнуть. Все там хорошо, но не для меня.
Рудите побледнела. Лаурис вздохнул, но никто не догадался, что это был вздох облегчения. Он не произнес ни слова, боясь выдать свою радость: «Они будут жить здесь, я смогу видеть ее каждый день!»
— Я понимаю тебя, Алекси, — справившись со своим волнением, сказал Лаурис. — Я поступил бы так же.
«А мы… что же будет с нами?» — казалось, спрашивал взгляд Рудите. Она была жестоко разочарована. Словно читая ее мысли, Алексис сказал:
— Но я не собираюсь долго жить в старом доме. Может быть, только первый год нам придется пожить вместе. За это время я выстрою новый дом, и Рудите останется хозяйкой в старом. Когда вы поженитесь, дом будет вашим. И в море мы будем ходить вместе, Лаурис. Лучше же объединиться с родным человеком, чем сколачивать артель из посторонних.
— Можно, конечно, и так… — сказала Рудите. — Как ты считаешь, Лаури?
— Я думаю, Алексис прав, — ответил он. — Год можно и подождать.
— А можно и вместе всем жить, — заметила Рудите. — У нас три комнаты, так что из-за жилья откладывать нечего.
— Понятно, — согласился Алексис. — Каждой семье по комнате, а третья общая. Уживемся, ведь мы не чужие и друг друга знаем.
— Все устроим, времени еще достаточно, — сказал Лаурис.
На утро следующего дня Алексис уехал в Эзериеши с твердой уверенностью, что через несколько недель возвратится сюда совсем. По мере того как затихла навеянная смертью отца и похоронами грусть, Алексиса охватила радость. Как все удачно повернулось в его жизни! Да и Рудите и Лаурис воспрянули духом, ведь планы Алексиса не шли вразрез с их планами… какие бы они у каждого из них ни были.
5
Встречать Алексиса на станцию приехал старый Ян.
— Ну, как дома, все в порядке? — спросил Алексис.
— Да, все так же, — ответил работник. — Ведь вы недолго были в отъезде.
— Ты прав. Возможно, в следующий раз я задержусь подольше… — усмехнулся Алексис. Он совсем не походил на убитого горем человека. Взяв вожжи, Алексис беспрестанно погонял лошадь. После полудня они уже въезжали во двор Эзериешей.
Захватив приготовленный Рудите узелок с поминальными гостинцами, Алексис сразу направился в комнату. Аустра с отцом еще не обедали, и он угодил прямо к столу.
— Мы не ждали, что ты приедешь с первым поездом, — сказала Аустра.
— А незачем там было задерживаться, — беззаботно ответил Алексис. — Нам теперь много дел предстоит.
Он был до неприличия весел, если принять во внимание, что человек только что вернулся с похорон отца.
— Можно подумать, что ты получил большое наследство, — улыбнулась Аустра.
— А если оно так и есть на самом деле? — ответил он.
Больше они эту тему не затрагивали. Эзериетис заговорил о старом Томасе, сожалея, что им не суждено было еще раз встретиться.
— Славный был человек — бодрый, неунывающий. Мы бы с ним поладили. На рождество бы опять встретились, поболтали, выпили по кружке пива, а теперь уж не придется.
— Что делает Рудите? — поинтересовалась Аустра.
— Пока хозяйничает одна.
— Значит, ты думаешь, что скоро она будет не одна?
— Определенно, — Алексису хотелось выложить свой план, но, взглянув на Эзериетиса, решил поговорить с Аустрой наедине.
Рассказал о похоронах, о том, как ехал. Когда Эзериетис заговорил о домашних делах, Алексис слушал его с рассеянным видом, не задав ни одного вопроса. Эти дела его уже не интересовали.
— Посуду помоешь потом, — шепнул Алексис жене. — Пойдем к себе в комнату. Мне что-то нужно тебе сказать.
— Я позову Зете, чтобы убрала со стола, — сказала Аустра. — Иди, я сейчас приду.
Алексис смотрел уже на все глазами путешественника, доживающего в гостинице последние минуты: осталось лишь уплатить по счету, и можно уйти. Усадив вошедшую в комнату Аустру на диван рядом с собой, он начал без всякой подготовки:
— Милый дружочек, настал долгожданный момент. Теперь мы это сделаем.
— Что именно? — недоумевала Аустра.
— Мы распрощаемся с Эзериешами и переедем жить в поселок Песчаный. Да, Аустра, нам ничего другого не остается. Только потому я и спешил скорее сюда. Пока соберемся, пройдет неделя, а то и больше, а Мартынов день нам надо отпраздновать уже там.
Аустре показалось, что взорвалась бомба. Если бы Алексис в своей безудержной радости не забыл о состоянии Аустры, он, безусловно, был бы осмотрительнее. Но у него кружилась голова при мысли, что большая перемена в его жизни уже на пороге. Он был слеп и наивен в этой эгоистической радости — перестал понимать самые простые вещи.
— Уехать?! Алекси, да ты в уме? — простонала Аустра, пытаясь освободиться из его объятий. — Зачем нам туда ехать? Ты же знаешь, как я не хочу этого.
— Это необходимо, милая, и мы обязательно поедем.
— Но почему?
— Потому, что в Зандавах не стало хозяина. Я единственный Зандав, оставшийся после смерти отца. Братья ведь не вернутся из Африки и Америки — значит, я должен взять хозяйство в свои руки. Понимаешь, это мое право и… долг наконец! — Последнее слово он почти выкрикнул. Радостный подъем, столкнувшийся с несправедливым, по мнению Алексиса, отпором со стороны Аустры, вылился в яростное негодование; голос его стал суровым, тон — не терпящим возражения, как у взрослого, которому надоели глупые капризы ребенка.
— Не пытайся, пожалуйста, меня отговаривать, это не поможет. Я решил, и мы так сделаем.
— Алекси… — прошептала она в отчаянии. — Ты говоришь: долг. Разве что-нибудь пострадает от того, что ты останешься здесь? В Зандавах будет вести хозяйство твоя сестра с мужем. Там без тебя обойдутся, а здесь ты необходим.
— Нет! — Он вскочил с дивана и нервно заходил по комнате. — Не говори об этом. Я не желаю слышать.
— О боже, боже… — всхлипывала Аустра. — Что теперь скажет отец?..
— Пусть говорит, что хочет. Я не желаю быть жертвой его недомыслия. Что это за человек, у которого только один ребенок? Почему он не позаботился о том, чтобы у него, кроме погибшего на войне, был еще сын? Почему я обязан томиться здесь и задыхаться, расплачиваясь за его ошибку?
— А разве я для тебя ничего не значу? Ради меня ты не можешь потерпеть?
— Ты отлично знаешь, что я тебя люблю. Но почему ты заставляешь меня такой дорогой ценой
