Аустра узнала Лауриса. Алексис еще не заметил его. «Надо сказать, пока не пришел Лаурис», — решила Аустра.
— Алекси, — сказала она, — не можешь ли ты выйти на берег? На ветру на расстоянии трудно говорить.
— Хорошо, — отозвался Алексис и вылез из лодки. Подтянув голенища сапог повыше, чтобы не захлестнуло водой, он выбрался на берег и, повернувшись спиной к ветру, закурил.
— Что ты хотела сказать?
— Не ходи сегодня в море…
— Что за ерунда? — проворчал Алексис. — Я уже прогрел мотор, и теперь дело только за Лаурисом.
— Но если я очень попрошу, чтобы ты остался… Только сегодня! Я не знаю, что это, но сейчас у меня на душе так тревожно… Ты ведь не пойдешь, не правда ли?
Аустра ожидала, что он скажет.
— Ты опять начинаешь дурить, — нетерпеливо сказал Алексис. — С тобой что-то неладно. Иди домой, а то простудишься. А вот и Лаурис идет.
— Ты все-таки пойдешь? — прошептала она, бледнея.
— Ну, конечно.
— Почему ты никогда и ни в чем не хочешь послушаться меня, Алекси?
— Ты всегда просишь о таких вещах, которые меня сделали бы посмешищем, если бы я тебя послушал.
Желая показать, что разговор его больше не интересует, Алексис взял со скамейки кожаный фартук и побрел обратно к моторке. Аустра не уходила, она дождалась Лауриса. Подойдя, он тихо поздоровался и бросил вопросительный взгляд на Аустру. Лицо ее опять стало непроницаемым. Когда Лаурис вторично взглянул в это лицо, Аустра не отвернулась и пристально, задумчиво посмотрела на него, точно принимая какое-то решение.
Мотор заработал. Лодка, подпрыгивая и зарываясь в волнах, качающимся ходом пробивалась в открытое море. Аустра медленно направилась к дюнам. Она не пошла домой, там ее никто не ожидал. Взобравшись на вершину холма, она долго стояла среди кривых сосен и смотрела на море. Ее охватило глубокое, унылое спокойствие. Крики чаек напоминали ей смех Алексиса. Так он смеялся над ее страхами, таков был его ответ на ее мольбы и мучительную боязнь. Ему не было никакого дела до ее переживаний.
— Мне тоже! — воскликнула она в пылу внезапного приступа гнева. Ей больше не нужно было дрожать за судьбу этого человека. Она сейчас ненавидела Алексиса, потому что так сильно любила его и так боялась потерять.
Аустра представила себе, какое ее ждет будущее, если она останется здесь: «Когда у меня появятся сыновья от Зандава, он их уведет в море, и они будут принадлежать ему. А я стану дрожать за их жизнь, метаться по берегу, точно высидевшая утят курица».
Никто не пришел звать ее домой, и у нее было достаточно времени, чтобы оглянуться на пройденную жизнь и подумать о будущем. У Аустры, пожалуй, нашлось бы силы расстаться с Алексисом, порвать отношения, ставшие тягостью, и остаться одной; но она никогда не решится на это, потому что, кроме нее, есть среда, в которой она выросла, есть отец, он ничего не поймет и осудит ее. Если ошибка совершена, надо примириться с ее последствиями и ждать, пока жизнь сама укажет новый путь, а не бежать. Но разве честнее лицемерить и скрывать от окружающих свою ошибку, чем сознаться в заблуждении и попытаться построить жизнь заново? Она знала, что развод огорчит отца, а люди вместо сожаления наградят ее презрением. Хоть это и законный путь, но он подвергается осуждению, и не всегда благожелательное заключение закона успокаивает совесть. Алексис добровольно не отпустит ее. Если она все же будет настаивать на разводе, нужен повод — кто-то из них должен взять вину на себя. Никакой суд не признает Алексиса виновным, эту неприглядную роль придется взять на себя, как и неизбежное при этом презрение. Нет, это не в ее силах, она не осмелилась бы на это. Но и здесь оставаться нельзя. Где же выход? Кто бы мог поддержать ее, ободрить и помочь найти выход? Она вспомнила Лауриса и долго думала о нем. Вчера он сказал: «Но если в вашей жизни встретятся трудности и потребуется помощь, знайте, что у вас есть друг, готовый для вас на все…»
Может быть, и на самом деле этот человек может спасти ее? «Я должна с ним поговорить. Я буду откровенна и доверюсь ему…» — решила Аустра.
Вечером, когда рыбаки с разорванными сетями вернулись на берег, жена Алексиса Зандава отправилась встречать их. Но она встречала не мужа. Пока Алексис возился с мотором, закрывая его, Лаурис, перебросив через плечо котомку с рыбой, ушел с побережья первым. В том месте, где тропинка сворачивала за холм, он встретил женщину и, узнав ее, хотел свернуть, уступая ей дорогу. Она остановилась и сказала:
— Я обдумала все, что вы говорили.
Лаурис замер на месте и пристально посмотрел на Аустру.
— Боюсь, что вы не захотите продолжать со мной знакомство… — тихо произнес он.
— Нет, — ответила Аустра. — Я только не знаю, действительно ли все это так, как вы рассказывали. Не могу представить, что из-за меня вы так страдаете. Ведь я ничего особенного не представляю, ничего… как и все…
Он, вздохнув, сказал:
— Вы не знаете, кем являетесь для меня, а я знаю. Все сказанное мною — правда.
Грустно улыбаясь, она смотрела себе под ноги.
— Вы меня не осуждаете? — спросил Лаурис.
— Нет, вы же ничего плохого не сделали.
— Я пошел бы и на плохое, если бы вы приказали, — страстно выдохнул Лаурис.
— И вы могли бы? — она недоверчиво взглянула на него.
— Все, что только вы пожелаете.
— А если бы вам пришлось ради этого погибнуть?
— Я бы не пожалел себя. По крайней мере я знал бы, что моя жизнь что-то значила.
— И что бы вы за это потребовали? — продолжала Аустра.
— Только то, что вы пожелали бы мне дать.
Покорность Лауриса тронула Аустру; под влиянием нахлынувшего на нее теплого чувства она протянула ему руку.
— Благодарю вас, вы мне друг. Возможно, когда-нибудь мне и понадобится ваша помощь.
Он с нежной горячностью схватил ее руку. Аустра позволила ему погладить ее.
— Боже, какие мы оба несчастные…
Больше она ничего не сказала. Сосны осыпали их пожелтевшей хвоей, и уныло завывал ветер. Они стояли на песчаной тропинке, которая даже на морозе не затвердела, и смотрели на мигающие сквозь кустарник огни поселковых домов.
Им нужно было расходиться в разные стороны.
Глава шестая
1
Заметив перемену в настроении Аустры, Зандав решил, что поступил правильно: в самом деле, лучшим лекарством для женских капризов всегда были решительные, энергичные действия. Всякий неосуществимый каприз — это нарыв в душе человека: если позволить ему разрастись, он отравит весь
