— Я своими глазами видела. Два года жила хозяйкой в трактире. Между ними из-за меня даже вражда началась.
— Расскажи, как это было, — полюбопытствовал Дейнис.
— Понимаешь, барону тоже я приглянулась.
— Но ты ведь не знаешь немецкого языка?
— Да, но зато барон хорошо знал латышский. Он был еще холостяком. Если бы он не был таким некрасивым, я бы, наверно, вышла за него замуж.
— Ну да, я так и думал. Ведь ты хорошо разбираешься в мужчинах. А как же трактирщик?
— Тот совсем было уговорил меня. Я уже собралась ехать с ним к пастору, да заметила в конюшне кровь. А перед этим в трактире ночевал какой-то проезжий торговец и потом неизвестно куда исчез. Тут мне вспомнилось, что трактирщик подливал торговцу в вино какие-то капли. Мне сделалось страшно, и я, сказав, что поеду к матери за благословением, уехала совсем.
— Почему же ты не заявила в полицию?
— Ты в уме? Меня бы затаскали по судам как свидетельницу.
— Гм, да. Мне в России довелось быть на большой охоте, и я видел, как помещик застрелил своего соседа. А чтобы скрыть преступление, решил свалить все на медведя, который приближался к убитому. Но я расстроил замыслы помещика, застрелив зверя. За это меня наградили медалью «За храбрость».
В их рассказах, словно Феникс из пепла, возрождались сказочная красота молодой Байбы и мужество, ум, сила Дейниса. Они умилялись никогда не существовавшими достоинствами друг друга, сочиняли и не мешали сочинять собеседнику, уносясь в заоблачный мир фантазии, пока какая-нибудь прозаическая мелочь не возвращала их к действительности.
— Путра пригорела… — еще раз напомнил Дейнис.
— У тебя в бороде пепел, — сказала Байба.
В это время из школы вернулся Лудис, двенадцатилетний подросток, и внимание родителей переключилось на него.
Просматривая тетради, они довольно улыбались при виде пятерки и старались незаметно перевернуть лист, если отметка была посредственной.
— Что хорошего слышно? — спросил отец.
— Прошлой ночью двое из соседнего поселка ходили на тюленей, — рассказывал Лудис. — Семь штук убили.
— Ну и ну?! — удивилась Байба.
— Собираются опять пойти, — продолжал Лудис.
— Семь тюленей… — высчитывал Дейнис. — Одной только премии получат тридцать пять латов. Да еще шкура да жир. Это удачная охота. Я однажды убил шестнадцать штук, но тогда у меня было ружье. Можно, конечно, и дубинкой.
— Папа, ты умеешь охотиться на тюленей? — Лудис забыл о тарелке с путрой.
— Это дело не сложное. Надо только найти их и подкрасться незаметно. Гм, да… — Дейнис принял озабоченный вид — он, видимо, что-то обдумывал. — Если бы знать, что… Надо бы поговорить с Алексисом Зандавом и молодым Тимротом — они когда-то охотились на тюленей.
— Алексис только что пришел из лесу, я видел! — воскликнул Лудис. — Папа, если вы пойдете, возьмите и меня с собой.
— Ты еще мал, — не согласился Дейнис.
— Мне очень хочется посмотреть, как охотятся на тюленей.
Позабыв про обед, Лудис так неотступно упрашивал отца, что в конце концов Дейнис уступил:
— Ну, хорошо, можно будет, пожалуй, взять и тебя. Тюленья шкура, если ее выделать, хорошая вещь, — рассуждал Дейнис. — Жир годится вместо ворвани, а мясо — на еду, эстонцы употребляют его в пищу, а они не глупы.
Дейнис накинул на себя шубейку и заячий треух.
— Я схожу к Зандавам, потолкую. Это дело следует обдумать. Из тюленьей шкуры вышла бы хорошая школьная сумка для Лудиса.
Это опять было что-то новое и вносило разнообразие в скучные поселковые будни. Чтобы скрыть от окружающих приподнятое настроение, Дейнис, не торопясь, с достоинством, заковылял по дороге, словно вышел просто прогуляться.
5
Алексис выглядел усталым. Сегодня он закончил заготовку бревен для дома и вернулся из лесу раньше обычного.
— Ваши сегодня не топят баню? — спросил он Лауриса. — С удовольствием попарился бы.
— В прошлую субботу топили, — ответил Лаурис. — Почему ты не пришел?
Аустра вязала рукавицы, не принимая участия в разговоре. Рудите наматывала нитки на коклюшки. Воздух в комнате был синим от табачного дыма, Лаурис сидел здесь еще с обеда.
— У тебя теперь барское житье, — усмехнулся Алексис. — Невод сшит, сиди у моря и жди погоды.
— Не велика радость, — сказал Лаурис. — Лучше бы поднялась метель и открылось море. Можно было бы выйти на моторке. Возле рифов должна быть рыба. Ты думаешь, там что-нибудь возьмешь неводом? Выбьешься из сил, раза два вытянешь, а потом вешай невод в клеть.
— Не скажи. Салака сейчас в цене… — возразил Алексис.
— Пока ее мало. Когда начнется массовый лов, цену собьют. Коптильщики и торговцы заберут львиную долю.
Маленькая ссора была забыта, и внешне казалось, что в отношениях друзей ничего не изменилось. То обстоятельство, что Лаурис часто слонялся по поселку, никого не удивляло: в это время года большинство мужчин поселка томилось от вынужденного безделья. В ожидании подледного лова многие из них боялись отлучиться на заработки в лес, а поблизости работы не было.
За дверью кто-то вытирал ноги. Аустра окинула взглядом комнату и вновь углубилась в работу: ничего, пусть заходит, у них не хуже, чем в других домах. Если уж для Лауриса хорошо, то для других…
Это был всего только Дейнис.
— Помогай вам Бог, — приветствовал он. — На дворе щиплет такой морозец, что глаза на лоб вылезают. Смотри-ка, и Лаурис здесь: я полагал, что ты ушел тюленей бить, а ты, как барин, на берегу околачиваешься.
— А ты что, видел тюленей? — равнодушно спросил Лаурис.
— Я-то не видел, а люди из соседнего поселка убили семнадцать штук и даже больше.
— Значит, какое-то стадо заплыло в наши края, — отозвался Алексис.
— Ясно, — заключил Дейнис. — Сейчас хорошая охота. Ночи лунные, лед немного снежком припорошило. Я думаю сходить. Завтра воскресенье. Попробовать ради спортивного интереса. Что ты на это, Алексис, скажешь?
— Гм…
Спицы в пальцах Аустры зашевелились быстрее. Склонившись над вязаньем, она не смотрела на говоривших.
— Но сейчас такой холод, — заметила Рудите.
— Вот и хорошо, тюлени выползают подышать, им-то не холодно, — сказал Лаурис.
— При нынешнем безделье это неплохой заработок, — соблазнял Дейнис. — В прежние годы, когда я делал эстонцам лодки, они научили меня есть тюленье мясо. Ведь это чистые животные, гораздо чище, чем, к примеру, свинья. Питаются только рыбой и живут в чистой воде. Эстонцу и сказать нельзя, что тюленье мясо несъедобное, — рассердится.
Они спокойно беседовали об охоте, но никто не хотел произносить решающего слова. Алексис устал и довольно безразлично отнесся к разговору о возможной охоте на тюленей. Больше всех восторгался
