относиться?..
Алексис только пожал плечами. Он не так легко возбуждался, как Лаурис, поэтому и воспринимал все происходящее не так обостренно, оно не подавляло его. Сила воображения и способность к фантазии в иных обстоятельствах могли стать преимуществом Лауриса, а сейчас были его слабостью.
Вечером, когда стемнело, Алексис сказал:
— Постарайся уснуть часик-другой. Я покараулю.
Лаурис присел между ледяных стен и сразу же опять впал в бредовое состояние. Вначале в его мозгу мелькали какие-то неясные образы, иногда исчезали совсем, но постепенно из беспорядочного хаоса они возникали — ясные и целеустремленные видения. Он уже не находился на льдине в открытом море. Вокруг него возвышались деревья, он, улыбаясь, шагал по лесу, и навстречу ему шла женщина.
«Ты меня ждал…» — произнесла она голосом, в котором было столько задушевности и сочувствия; на ней знакомая овчинная шубка, голова повязана белым ситцевым платочком — это Аустра.
Вот она подошла ближе, посмотрела ему в глаза, а кругом уже лес исчез, не бушует пестреющее льдинами море. Грустно улыбнувшись, она погладила лоб Лауриса:
«Боже, какие мы оба несчастные…»
«Аустра, дорогая, что я должен сделать, чтобы ты была счастливой?» — страстно шептал он.
Лукаво глянув ему в глаза, она шепнула, прильнув к нему:
«Ты сделал то, что обещал?»
«Нет еще, видишь, он там ходит».
Они оба посмотрели на Алексиса, который, погрузившись в раздумье, шел мимо, не замечая их.
«Чего же ты ждешь? — спросила Аустра. — Сделай это, и уедем».
«Но он ходит вокруг нас и следит».
«Ты боишься? У тебя есть оружие. Решайся. Тогда мы сразу сможем уехать».
«Нет, нет! — испуганно вскрикнул он. — Только не это. Ты же знаешь, мы друзья».
«Но я тебе больше чем друг», — засмеялась она и вдруг закружилась в танце.
Лаурис смотрел на нее жадно, с отчаянием тянулся к ней.
«Иди ко мне! Я так долго ждал тебя… — умолял Лаурис, протягивая навстречу ей руки. — Иди… Иди…»
«Сделай то, что ты обещал, тогда приду», — дразнила она.
Она опять приблизилась к нему, прижалась к его груди и поцеловала в губы. Но едва он захотел обнять ее, она, по-змеиному ловко извиваясь, ускользнула.
Состояние Лауриса не походило ни на сон, ни на фантазию наяву. Он сидел на салазках с широко раскрытыми глазами и смотрел в темноту. Рука его ощущала приникшую к его плечу голову мальчика. До него доносились его тихое дыхание и медленные шаги Алексиса.
«Да… ночь… как Аустра была прекрасна, она на самом деле такая…»
— Алекси… — тихо позвал Лаурис. — Иди теперь ты поспи. Я посторожу.
— Ты думаешь? Ну, хорошо. Понаблюдай за той стороной, мне показалось, что мелькнули огни какого-то судна. Впрочем, возможно, что это были звезды.
— Да, да, я послежу.
Алексис сел, втянув голову в плечи, а Лаурис стал ходить, всматриваясь в темноту. Но мысль о судовых огнях не давала Алексису уснуть, он по временам открывал глаза и поглядывал на запад, но ничего там различить не мог. «Наверное, все-таки померещилось, — подумал он. — Надо заснуть…» Вдруг его внимание привлекло странное поведение Лауриса. Он стоял неподалеку и пристально, неотступно смотрел на Лудиса и на него, Алексиса, потом на цыпочках стал подкрадываться к салазкам.
— В чем дело, Лаури? — спросил Алексис.
Тот, вздрогнув, попятился назад.
— Ничего. А ты что, не можешь заснуть?
— Ты что-нибудь увидел?
— Нет, ничего.
Лаурис пошел прочь, отошел к кромке льдины. У Алексиса сон как рукой сняло. Что с ним? Опять галлюцинации? Надо последить, чтобы не случилось беды… Может упасть в море.
Прикрыв лицо поднятым воротником полушубка, Алексис незаметно наблюдал за Лаурисом. Он тихо ходил по льдине, изредка украдкой поглядывая на Алексиса. Алексис притворился спящим, захрапел. Лаурис приблизился к салазкам. Склонившись, он прислушался к дыханию Алексиса.
— Уснул… — прошептал он и, крадучись, подошел к мешкам с убитыми тюленями.
«Есть захотел, — подумал Алексис, улыбаясь. — Чудак, зачем же украдкой? Ведь мяса достаточно…»
Но улыбка мгновенно сбежала с его лица. Он с напряженным вниманием стал следить за Лаурисом. Лаурис взял топор и, крадучись, двинулся назад к салазкам. Он остановился в нескольких шагах от Алексиса, сжимая в руках топорище. Алексис приготовился вскочить на ноги; он для этого, словно спросонья, опустил руки вдоль тела и уперся ими о края салазок.
«Не помешался ли он? Это становится опасным», — размышлял Зандав, не спуская глаз с Лауриса. Лицо его выражало душевную борьбу. Но вот он тяжело вздохнул, и рука, державшая топор, бессильно повисла. Зандав услышал шепот: «Нет, не могу… Этого сделать я не могу…»
Разбитой походкой вернулся Лаурис обратно к мешкам с тюленями, положил топор на прежнее место. У него был совершенно обессиленный вид, голова поникла, ноги заплетались, как у пьяницы.
Напружинившись всем телом, Алексис следил за каждым движением Лауриса. Чувствовалось, что он очень устал. Он засыпал на ходу, вздрагивая всякий раз, когда натыкался на какое-нибудь препятствие. Наконец, подойдя к Алексису, он дотронулся до его плеча.
— Алекси… Слышишь, Алекси…
Алексис, словно спросонья, что-то проворчал, поднял голову и протер глаза.
— В чем дело?
— Покарауль немного. Спать хочется.
Алексис зевнул, прикрывая рот руками в рукавице, и поднялся.
— Ладно. Я, кажется, здорово всхрапнул?
Не дождавшись ответа, он стал разминать затекшие ноги. Лаурис мгновенно заснул и сразу же что-то забормотал во сне. Обрывки слов, выкрики, тихий шепот. Алексис прислушался. Отголоски недавно пережитого еще звучали в сознании Лауриса, и он продолжал жить своими мечтами и видениями.
— Мы уйдем. Будем счастливы. И он не найдет нас. Я люблю…
А потом прерывистый невнятный шепот, перемежающийся редкими ясными фразами. Зандав долго ничего не мог понять, пока не услышал произнесенное страстным шепотом имя своей жены. Слова любви Лаурис шептал не Рудите. Он любил другую, и эта другая была Аустра… жена Алексиса Зандава.
8
Место, где лежал накрытый мешком Дейнис, было огорожено несколькими ледяными глыбами. Это, конечно, уже не имело значения, но охотники решили, что так будет лучше: глыбы задерживали брызги волн и оберегали покойника от снежных заносов.
В ту ночь Зандав просидел остаток ночи на одной из ледяных глыб возле мертвого Дейниса. Зандав был спокоен и недвижим. Он скорее даже напоминал каменное изваяние, чем живого человека. А вот в душе его все бушевало, и в глазах по временам вспыхивали злые огоньки — как отблески внутреннего пожара.
«Дейни, старина, видишь, как оно получилось. Не тебе бы лежать на этом месте, а мне, и все было бы в порядке. Никто бы меня не оплакивал, кроме Рудите, но и у нее было бы более тяжелое горе. В Эзериешах появился бы новый хозяин. Там росло бы молодое поколение — голубоглазые мальчуганы и светловолосые девочки, и когда-нибудь они спросили бы у отца: „Папа, откуда ты достал эти шкурки для
