Хрангелы все прибывали и прибывали, оттесняя врагов от шестерки защитников. Темноны не собирались сдаваться, но войско хрангелов значительно увеличилось, и через полчаса битва была закончена. Так и не добившись своего, темноны с воем и ревом покинули остров.
– Красинда... – прошептала Мудрица, коснувшись безжизненного крыла, – Красинда, скажи что- нибудь!
Болтан медленно подошел, стал рядом.
– Почему она молчит? – повернулась к нему Мудрица. – Болтан, почему она молчит?!
– Она погибла, – ответил Болтан, не поднимая глаз.
– Как это – погибла?
Слезы застилали глаза, Мудрица пыталась их вытереть, но ничего не получалось – новые вскипали, не давая увидеть лицо Болтана.
– Приняла на себя удар, предназначавшийся Софи. А энергии не хватило.
Мудрица огляделась. Форчунья застыла каменным изваянием, Толчунья рыдала на плече Мечтана, дети, ничего не понимая, все еще теснились, сбившись в кучу, Софи пыталась успокоить несчастного Снупи... Мудрица побрела туда, где еще час назад Красинда весело рассказывала, какой потрясающий рисунок сделает на стене своего домика, когда вернется – тропический лес на фоне океана...
Домой
Темноны отправились к себе – зализывать раны, а хрангелы взялись снимать энергетическое поле. Телефоны заработали, удивленно тренькнув, телевизор заморгал, и вместо уже привычного шипения появились сменяющие друг друга картинки. Мысли о детях в GT уже не были заблокированы, и в лагерь стали названивать мамы с папами, бабушки и дедушки, сестры, братья, друзья и подружки.
Форчунья предупредила Ника: люди понятия не имеют, что больше месяца не связывались с GT, и потому ребята вели себя так, словно только накануне беседовали со звонящими.
Но вот сотрудникам GT невозможно было объяснить, как они вдруг очутились у себя дома. Вот и пришлось собрать их всех в вертолете,
инсценировав ситуацию более чем полуторамесячной давности (они, как и тогда, барахтались в океане, вертолет с провизией летел в лагерь, им спустили шлюпку, вертолет отправился к острову за подмогой...).
На этот раз вертолет благополучно приземлился на вертолетной площадке, дети делали вид, что напуганы пронесшимся ураганом. Началась суета, расспросы...
– Интересно, как это вышло, что детей не сдуло с острова, а взрослых – сдуло? – удивлялся пилот.
– Мы были в столовой – украшали зал к празднику (какому еще празднику, подумал пилот), а взрослые – на берегу, готовили пляж к спортивным состязаниям, – моментально нашелся Антон.
– Странное объяснение, – пробормотал летчик. Но, за неимением лучшего, сошло и это (а мамы с папами еще очень долго, вспоминая об «урагане», благодарили судьбу за столь удачное стечение обстоятельств).
Вскоре доставленные на берег взрослые пришли в себя и занялись своими профессиональными обязанностями. При этом директор с удивлением поглядывал на сыновей и дочь.
– Надо бы почаще обращать внимание на собственных детей, пробормотал он, – а то мне чудится, что они со вчерашнего дня сантиметров на пять выросли...
Сара еле сдерживалась, чтобы не повиснуть на шее у отца, но ведь это она знала, что не видела его больше месяца, а ему такая пылкость показалась бы, по меньшей мере, странной.
– Представляешь, Мария, они совсем ничего не помнят, – шепнула Салма.
– Сама знаешь – и не такое бывает...
Маша ничему не удивлялась. Вернее, почти ничему... С самого утра у нее было ощущение, что случилась какая-то беда – хотелось плакать, и на сердце было неспокойно.
«Странно, – подумала она, – мы столько пережили, но ни разу мне
не было так тоскливо, а сейчас... Может быть, это у меня, как там его называют... посттравматический синдром?» Она слышала, что период после катастрофы люди иногда переносят тяжелее, чем саму катастрофу.
– Наташ, а тебе плохо? – спросила она.
– Нет, мне хорошо. Я только что с мамой разговаривала.
– Ну, а вообще -не тоскливо, не тревожно?
– Нет, – честно подумав, ответила Ната, – а что?
– Да так. Пойду прогуляюсь.
И побрела к океану.
«Последний день в лагере, завтра – домой... Почему же мне так плохо?»
– Маша!
Она оглянулась. Ник. Догоняет ее, по пути засовывая телефон в карман. Сегодня целый день у всех трезвонят телефоны...
– Ты на берег?
Маша кивнула.
– Можно с тобой?
– Пойдем.
– Знаешь, – волнуясь, начал Ник после короткой паузы, – я хотел тебе сказать... Я никогда не встречал такой девчонки, как ты.
– Да ладно тебе, – смутилась Маша.
– Нет-нет, ты погоди, – перебил Ник, – завтра мы расстанемся и, может, мне никогда не представится возможность сказать это. Короче, Маш, ты мне очень, очень нравишься!
Маша смотрела на Ника, не зная, что ответить. Конечно, первой красавице школы говорили такое миллион раз, но никогда, ни разу так не колотилось сердце и не горели щеки.
– Я понимаю, что ты – особенная, ты – умница и красавица, и хороший друг, и не задавака, и такая смелая! И... и знаешь все языки на свете... В общем, я понимаю... такойдевчонке понравиться трудно...
– Кому как, – не поднимая глаз, ответила Маша.
– В каком смысле?
– В смысле – ты мне тоже очень нравишься.
Все! Сердце ухнуло куда-то и там и осталось, съёжившись от страха.
– Правда? – Ник задохнулся от счастья. – Это правда?
– Нет, это я так развлекаюсь, – рассердилась Маша.
– Ну прости меня, это я от радости! – Ник стал скакать по песку как сумасшедший кузнечик. – Я самый счастливый человек на этом острове!
– Давай поплаваем? – предложил Ник, перестав совершать пируэты.
– Не хочется...
Тоскливое настроение вернулось.
– Маш, что случилось? Скажи, я пойму.
Неожиданно для себя она горько, взахлеб разрыдалась, рассказывая сквозь слезы о непонятной, беспричинно грызущей ее тоске, от которой переворачивается душа и ноет сердце.
– Я думала, это из-за тебя, – всхлипывала Маша – но, получается, нет. Что же это такое?!
– Я знаю, что это такое, – помолчав, ответил Ник. – Это вовсе не беспричинная тоска. На самом деле причина есть.
– Какая?
– Сегодня утром погиб ваш хрангел, – тихо сказал он, – твой, Софи и Френка.
– Как ...погиб? – прошептала Маша.
– Она спасала Софи от темнонов... Удар оказался слишком сильным. Красинда погибла...
– А ...как же мы теперь?
– Я не знаю, и пока не могу спрашивать об этом Форчунью: Красинда ее подруга.
