В коридоре затопали, и на козырек высыпали шестилапы. На некоторых из них обгорела шерсть – отряд Мансурова постарался, не иначе. Данила присел, поджег бигфордов шнур зажигалкой. Тот заискрил, по веревке потек огонек, разделился на три части.
Астрахан сглотнул, подавил желание бежать прочь от смерти. Пожелал Шейху, Марине и Маугли удачного путешествия домой и выстрелил в тварь, ползущую по трубе.
Бигфордов шнур догорел. Огонь нырнул в капсюль. Последнее, что видел Данила – белое, ослепительно-белое пламя…
Глава 11
Законопослушный американец Альфред Готфильд вздрогнул, просыпаясь. Как странно, он что, стоя заснул? Раньше такого не было. Где это он?
Мигают цифры на таймере: 11, 10, 9, 8…
Господи Иисусе, что это? Альфред узнал рубку, и его прошиб холодный пот. Он нажал кнопку, когда на таймере мигала пятерка, и дезактивировал программу. А потом упал прямо на пол, укусил себя за руку и разрыдался.
Ударная волна припечатала Росса к золотистому песку острова Могилевский. Рядом рухнул длинноволосый парень с лицом, покрытым мелкими свежими шрамами, сжал кулаки, загребая песок.
Протирая засыпанные песком глаза, Росс посмотрел на небо: была ночь, но оно полыхало Московским сиянием. Рядом, будто из ниоткуда, появлялись люди в камуфляжной форме – те, кто, как и Росс, были на инопланетном корабле.
Ураган стих, песок осел, и теперь можно было рассмотреть остров. В его центре уже не вращался черный столб смерча, там были лишь заросли почерневших деревьев и мертвый, будто обугленный рогоз.
Хлюпали волны о берег, взбивая белесую пену. С легким шелестом перебирал траву ветер. Сон закончился. Росс вернулся на Землю. Но уничтожен ли корабль?
Военные поднимались, отряхивались, обнимались и кричали. Никого не замечая, Росс подошел к Московскому морю, разноцветному, как и небо, стал на четвереньки и сунул голову в воду. Потом лег на спину и рассмеялся.
События прошедших суток пронеслись перед глазами с лихорадочной быстротой: допрос, следователь Кот, первое нападение измененных, бегство, Яна… Корабль, череда монстров, скуластый парень со шрамом возле виска… Если бы не он…
На том берегу фигурки людей прыгали и махали автоматами. Значит, живы. И Бистро тоже жив. А вот лодки унесло течением. Ничего страшного, тесаки есть, надо будет построить плот. Подождать, пока все успокоятся, и начать, чтобы поскорее вернуться в Питер. Яна, наверное, волнуется. Странно, что в такие минуты мысли – о ней.
Росс глянул на рыжеволосую девушку в странных доспехах. Она не разделяла всеобщей радости, лежала ничком и всхлипывала. Мальчишка с бледной до синевы кожей гладил ее по волосам.
Миллиарды людей во всем мире вспоминали себя. Вздрагивали, сбрасывая чужую волю, как страшный сон, и задирали головы к небу, переливающемуся всеми цветами радуги.
Эпилог
Тамила очнулась в больничном коридоре. Покачнулась, хватаясь за стену. Было светло, но по- странному. Приоткрыв занавески, Тамила выглянула в окно и отшатнулась: яркое московское сияние на все небо! Случилось что-то страшное! Она позвала дежурную медсестру, но никто не откликнулся. В комнате, где сидят врачи, тоже никого не оказалось.
Где они все? На совещании?
Тамиле было страшно, она заглянула в соседнюю палату: никого. Все люди куда-то пропали. На улице кричали и ругались, но почему здесь пусто? Тамила вернулась в палату и села на кровать. Ей нельзя к людям, даже если очень хочется. Ей вообще запрещено покидать палату – она может заболеть и умереть.
Который час? День? Похоже, ночь. Сейчас сияние погаснет, и станет совсем темно. Тамила посмотрела на зеленоватые блики, проникающие сквозь плохо закрытые занавески, укрылась одеялом с головой и свернулась калачиком. Взрослым девочкам стыдно бояться одиночества!
Она помнила, что ей было совсем плохо. Она лежала под капельницей, в груди болело. Подошла медсестра Наташа, сказала, что все будет хорошо… А потом кто-то словно переключил программу, и Тамила потеряла сознание. Был день. Сейчас – ночь. Ничего не болит. Нет температуры. Тамила давно уже не чувствовала себя так хорошо. В животе урчало от голода. Вспомнились мамины слова: «Если проснулся аппетит, значит, выздоравливаешь».
Но было так страшно, что девочка почти не думала об этом, только дрожала, прислушиваясь к тишине и редким голосам на улице. Почему не ездят машины? Что случилось?
Вспомнился папа. Он обещал вылечить Тамилу и забрать отсюда навсегда. Здесь ей не нравилось.
Заскрипела дверь отделения, кто-то прошлепал по коридору. Тамила вскочила, выглянула в сумеречный коридор: девушка из первой палаты вернулась, закрылась у себя.
Когда рассвело, начали возвращаться пациенты, отделение наполнилось жизнью. Тамила, хотя и чувствовала себя здоровой, палату не покидала, ждала, когда придут врачи, но они все не возвращались. Успокоившись, что жизнь стала прежней, Тамила высунула голову из-под одеяла, закрыла глаза и сама не заметила, как уснула.
Ей снился папа, что они с мамой опять живут вместе и не ссорятся, как было три года назад, когда Тамила только пошла в школу.
Во сне Тамила играла с огромной собакой и Мишкой. Мишка ее любил и даже писал записки, а один раз подарил гвоздику на длинном лысом стебле. Темнело, и папа звал ее с балкона. Она пыталась отозваться, но будто онемела. Знала, что ей очень нужно отозваться, от этого многое зависит, – и не могла.
От обиды она проснулась, встала в кровати и услышала папин голос – наяву.
– Я здесь! – крикнула она и распахнула дверь в палату.
В коридоре, и правда, стоял папа – грязный, худой и заросший, одетый в военное. Папа улыбнулся и, увидев Тамилу, словно помолодел.
Тамила хотела броситься к нему, но он выставил руку вперед и сказал:
– Не трогай меня, на мне микробы, ты заболеешь.
– Я выздоровела, как ты и говорил! – воскликнула Тамила, подбежала и обняла его.
Алан Мансуров погладил ее по лысой голове и отдернул руку, коснувшись жесткой русой щетины. После облучения у Тамилы выпали волосы, теперь же они начали расти снова. Шейх потрогал лоб дочери – он был холодным. Тогда он обнял ее, поднял и понес к выходу. Девочка приникла к нему, положила голову на его плечо и посмотрела на пациентов, вышедших из палат.
Она помнила их бледными, изможденными. Сейчас все они выглядели здоровыми, их глаза блестели, а на щеки розовели румянцем.
Яна проснулась от громкого, дружного «ура». Крик сокрушал тишину ревом водопада и лился отовсюду: с плаца, из коридоров, с верхних этажей. Яна спала одетой и вылетела в коридор, до конца не понимая, что происходит. Всеобщее ликование увлекло ее, словно песчинку, закружило и понесло.
Победа! Освобождение!
Следом за ней выскочил Димка, тоже заорал «Ура!», сгреб ее в медвежьи объятия. На улице было светло, но не солнечные блики плясали на стенах – странные бледно-зеленые сполохи. Улыбаясь, Яна выглянула в окно. Такого яркого Московского сияния она еще не видела. Казалось, будто сама земля радуется освобождению и устраивает праздничный салют.
Громкоговоритель грянул:
– Дорогие земляне, ура! Силами наших героев удалось взорвать вражеский корабль. Все люди мира обрели себя. Но многие из тех, кто ушел в Сектор, не вернутся. Их имена будут увековечены в истории. Вечная память героям!
Тот, кто вещал, говорил сумбурно, его голос звучал торжественно. Яна покосилась на бледного Димку: его глаза светились, на губах играла улыбка, а ей становилось все горше и горше. «Вечная память героям».
