— Джинджер, перестань. Не позволяй ему пользоваться тобой, дорогая. Позвони и скажи, что передумала.
— Нет! — Я вспомнила о ключе, надежно спрятанном в тайном кармане сумочки. — Я хочу ему помочь.
— Отлично! — Она смахнула остатки цыпленка с брокколи в пакет, где они до этого были. — Но не приходи ко мне жаловаться, когда он тебя разочарует.
— Как же он может меня разочаровать? Это я делаю ему одолжение.
— Верно.
— Ну да!
Она немного помолчала, прежде чем уйти на кухню.
— Думаешь, он будет больше тебя ценить? Удачи.
Это из-за того, что он никогда не ценил ее.
— Я иду спать, — сказала я, прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Разговоры с матерью об отце всегда портили мне настроение. Я знала, что она так и не простила его за то, что он ушел от нее и поступил в колледж, оставив ее со мной одну. Они учились в старшей школе в Вагнере, огромной общеобразовательной школе в Верхнем Ист-Сайде, когда она забеременела. Это было в 1978 году, и ей тогда не пришло в голову ничего лучшего, чем выйти замуж. Отец был честолюбив, его уже приняли в Корнелл, и он бьш для нее неплохой партией. Она никогда не говорила, что любила его. Хотя бабушка уверяла, что Коко сходила по нему с ума, но я думаю, что она просто меня успокаивала. Но меня это не утешало. Для отца мы были обузой. Закончив школу, он не взял нас к себе. Мы остались с бабушкой. В этой квартире. Дедушка погиб на войне во Вьетнаме, поэтому в доме остались одни женщины.
Моя мама никогда не сидела на месте. Она начала «профессионально» танцевать вскоре после того, как отец поступил в колледж. Бабушка Мими преподавала социологию в начальной школе и заботилась обо мне, когда Коко работала. Первая работа Коко была в баре «Пушистая кошка» на окраине города. Туда стекалась куча парней с Уолл-стрит, чтобы расслабиться после трудового дня. Это было злачное место, и Коко танцевала там в бикини для всей этой пьяни — бандитов, похотливых самцов и транжир. И говорила, что ей это нравится. Сцена была расположена прямо за баром, так что контакт с клиентами сводился к минимуму. И ей нравилось танцевать. Нравилось восхищение мужчин. Так что это была идеальная работа для Коко. Насколько такая работа вообще могла быть идеальной: ведь любому понятны ее темные стороны. Но Коко это все же нравилось больше, чем сидеть со мной дома.
Когда мне было два года, Коко ушла из «Пушистой кошки» и стала гастролировать по городам со своей индивидуальной программой. Возможно, она всегда к этому стремилась. Ее идеалом была Лили Сан Сир, которая покрывала себя гардениями, а потом медленно обнажалась, пока на ее теле не оставалось ни одного цветка. У Коко тоже были свои «фишки», например, водопроводный кран и множество мыльных пузырей.
Отец узнал, чем она занимается, и счел это обстоятельство поводом для развода. Во всяком случае, мне так сказали. Думаю, это было не главной причиной. Он никогда не пытался забрать меня к себе, считай ее недостойной матерью. Он просто хотел исчезнуть. И она ему это позволила. Ведь на самом деле его никогда и не было рядом.
В любом случае, она не собиралась бросать свои танцы. Да и гонорары были приличные. И всеобщее внимание. Поэтому, с ее точки зрения, отец мог катиться ко всем чертям. Так с тех пор и повелось.
Глава пятая
Совсем не просто готовить круассаны, когда шеф-повар Жан-Поль дышит тебе в затылок.
— Быстро! Быстро! Что ты копаешься?
Я сжала зубы и смотрела только на свои руки — я буду сворачивать тесто в треугольники лучше и быстрее всех или умру.
— Вспомните о клиентах! — кричал Жан-Поль. — Сейчас они еще спят, но скоро поднимутся с постелей, думая только о вашем круассане! Круассане с хорошей чашкой горячего кофе! За это все они готовы идти в кондитерскую, стоять в очереди и ждать, чтобы заплатить за вашу выпечку. Вы собираетесь разочаровать их? Нет! Ваше изделие должно быть восхитительно вкусным! И всегда быть таким! Каждый день!
Я старалась изо всех сил. Но лейкопластырь на указательном пальце (порезалась, шинкуя лук) мешал мне. Жан-Поль стоял за моей спиной и действовал мне на нервы. Руки начали трястись. Черт. Терпеть этого не могу!
— Что это? — Жан-Поль взял круассан, который я только что приготовила, и выставил его на всеобщее обозрение. Тот свисал с его руки, как вялый член импотента.
— Это оскорбление профессии кондитера! — И он выбросил его в мусорный ящик.
— Мисс Левайн! — Его голос разорвал мерзкую тишину. — Что вы тут делаете?
Все перестали работать и смотрели на меня.
— На вашем месте, — сказал он, — я бы нашел себе другую работу. Это не ваше призвание!
Я молчала. Шла третья неделя семестра. Что он мог знать о моих способностях? Все смотрели на меня с сожалением — даже те неумехи, которые никогда не будут работать в ресторане — и я не знала, что делать. Даже если я останусь здесь учиться, они все будут знать, что Жан-Поль обо мне думает плохо.
Зачем я стою здесь, в этой комнате пыток? Лучше уйти из школы и никогда больше не видеть всех этих людей.
— Ну, что уставились? Займитесь работой! — прикрикнул Жан-Поль.
И все уткнулись в свои столы и продолжали сворачивать тесто как ни в чем не бывало. Хотя нет. Они делали это еще усерднее, опасаясь, что Жан-Поль скажет им то же самое.
— Тесто не должно так долго находиться на открытом воздухе, — бушевал он. — Оно высохнет!
И посмотрел на меня. Я все еще стояла, пытаясь вспомнить, за что по Уставу меня могут исключить из школы, и как тогда сложится моя жизнь.
— Достаньте мясо, которое мы запекаем в духовке, — приказал он. — И овощи, которые нам понадобятся для мирепуа. Когда мы разделаемся с этим, то приготовим коричневый соус!
Я сумела взять себя в руки, пока резала репчатый лук, лук-порей, сельдерей и морковь и складывала все это в горшок, вполуха слушая нравоучения Жан-Поля по заготовке основы для соусов.
— Из ваших заготовок вы приготовите пять основных соусов, — разглагольствовал он, раскладывая на столе овощи. — Ваши основные соусы — это ключ ко всем приправам, которые вы когда-либо будете готовить. Итак! Три главных компонента — это мука, ароматические добавки и жидкость, как правило, вода. Иногда, — продолжал он, — включается и четвертый ингредиент…
Конец фразы я пропустила, потому что отправилась вынимать из печи огромный «десятитонный» противень, наполненный мясом. Я заметила сочувственный взгляд Тома, когда грохнула противень на стол перед Жан-Полем.
— Заготовка, пожалуй, самая важная вещь из всего, что вы когда-либо будете делать! Это как растить ребенка. Следует быть терпеливым, чтобы добиться хорошего результата! — И после небольшой паузы он сказал мне с укоризной: — А где же томатная паста?
Я пошла на склад, взяла большую банку и открыла ее мощной открывалкой. А когда вернулась, он забрал ее, не сказав ни слова. Я заняла свое место за столом. Он говорил, что пузыри должны «улыбаться легкой улыбкой», а не «хохотать во всю глотку». Мне казалось, что каждый за нашим столом в душе усмехается над моим унижением.
Мы с Айеном договорились встретиться после занятий, чтобы выпить по чашечке кофе на Пятьдесят седьмой улице. Когда я добралась туда, в кафе было полно народу. Айен, естественно, еще не пришел. Я заняла очередь. Передо мной стояло еще шесть человек.
— Следующий! — время от времени бросала барменша, а я думала, не уехать ли мне из Нью- Йорка.
Девушка за стойкой кипятила молоко. Могу поспорить, что люди, которые стоят за капучино в
