моногалактика. Человеческий мозг — нерукотворный свиток памяти; исполинский палимпсест — клочок пергамента, с которого последовательно и неоднократно счищались нанесенные на него письмена. Соскабливались и наносились вновь, новые. Это древнейший «Ефремов кодекс».
Потоки мыслей, образов и чувств, непрестанно и невесомо, подобно свету, наслаивающиеся на человеческое сознание — при этом, каждый новый слой не погребает под собой предыдущий навсегда или бесследно, не дозволяет разрушить целостность человеческой памяти ни рябью ускользающих мгновений, ни подлинными потрясениями бытия.
А человеческая память… Просто поразительно, какой огромный объем информации может запоминать человек! Ученые утверждают, что сумели измерить ее, но, как можно измерить в мегабайтах всплывающие в памяти сложные образы, состоящие из мыслей, чувств, звуков, запахов?
Высказываемое ими мнение, вполне рационально и правдоподобно — информация сначала поступает в краткосрочный сегмент — временно фиксируется с помощью каких-то мобильных и экономичных механизмов.
Это можно сравнить с оперативной памятью компьютера.
Если человек, просыпаясь после жуткой пьянки не можете вспомнить: почему он голый, в наручниках, или, что за женщина рядом с ним, значит, бурная алко-ночь просто стерла всю информацию из его «оперативки».
Механизм этого «переписывания», конечно же, неизвестен. Так сказать, не исследован. Но, однако, муссируется мнение, что это происходит во время сна. Сон — это именно тот процессор, в котором происходит обработка и распределение полученной информации. И если раньше считалось, что в долговременную память переписывается не все, и наше подсознание как бы самостоятельно выбирает, что следует запомнить, и выхватывает, лишь самую яркую важную или многократно повторяющуюся информацию. То сейчас, доказано, что вся неприоритетная информация, попавшая в оперативную память мозга, не стирается мозгом. И в действительности, человек помнит практически все.
Грубо говоря, человеческая память — это органическая реакция закрепление и воспроизведение прежних впечатлений или опыта, и их воспоминание.
Пока Сергей прибывал в вялотекущих размышлениях, мысли сами выбрали на длинной нити памяти свою жемчужную бусину и перенеслись в недалекое прошлое. Сергей вспомнил, тот день, когда недалеко от злополучного ночного клуба, четыре молодчика били битами и пинали лежачее тело Артура. Пинали, казалось, уже бездыханное тело Могилевского. А потом один из нападавших, сверкнул перочинным ножом, обрушив в темноту холодное зазубренное лезвие.
Задыхаясь от волнения, Сергей с криком — «Что творишь!.. Не надо!», в туже секунду бросился на парня с лезвием, но получил оглушительный удар чем-то твердым сзади, по голове, и повалился наземь. В это же мгновение, когда Сергей падал, тот, что стоял с орудием и до которого Сергей не добежал считанных шагов, полоснул его «пером» наотмашь. Лезвие прошлось по ребрам, и Сергей рухнул наземь. Рана оказалась не глубокой, Сергея спасло то, что падал он в сторону от того, кто бил ножом.
— Придурок… чё он кинулся? — спросил первый, что бил битой.
— Да, черт его знает! Чувак, затупить решил… — злобно сплюнул худощавый с ножом, — валим отсюда, пока не заластали!
Первый, ткнул деревянным орудием в бессознательное тело Сергея, и коротко шаркнув ботинком об асфальт, ударил лежащего ногой по лицу.
Сергей глухо хрюкнул.
Сколько Сергей находился без сознания, он не знал. Сергей пришел в себя, когда послышались нарастающие женские голоса:
— Э-эй… э-эй, помогите… — еле слышным голосом окрикнул их Сергей, но испуганно взвизгнув, они зацокали прочь на звонких каблуках. Придя в себя, Сергей ощупал голову. Она была разбита и кровоточила. Правое ухо, щека и висок, губы, были стянуты засохшей кровяной коркой, образовавшей своего рода тугую маску. В пару метрах от Сергея беззвучно лежало тело Артура Могилевского.
— Эй, ты… живой? Живой… — простонал Сергей, с интонацией, словно не спрашивал, а убеждал себя в этом, — Живой, я спрашиваю? — прохрипел он снова. Он пополз к Артуру. Каждое движение давалось Сергею с великим трудом. Он останавливался, и пьяно качал понуренной головой, в которой угнетающе пульсировало сердце. Матерился на себя. Ползти было больно — нестерпимо болели ребра. С трудом протянув руку к Артуру, Сергей попробовал перевернуть его тело. Безуспешно.
Подъезжающие к ночному клубу автомобили, проезжали в нескольких десятках метров в стороне от Сергея, поворачивая к клубу, небрежно слепили глаза ярким светом фар. У клуба, из них выходили люди и машины замирали или напротив, люди садились в машины и уезжали прочь. Снова ослепляли обжигающим «огнем».
— Живой? Или нет?.. — разговаривал сам с собою Сергей. Прижавшись головой к его груди, старался определить бьется ли у него сердце, но слышал свое: тук-тук… тук-тук… тук-тук. — Эй!.. ты живой? Очнись! — он тряс его за грудки слабыми окровавленными руками. Ухватив его за ворот рубахи, Сергей потянул Артура на себя, пытаясь придать ему сидячее положение, и не удержав в ослабевших руках, выронил… Артур, повалился наземь, и звонко ударившись головой, издал глухой короткий стон. — Живой, сволочь! — торжественно произнес Сергей. — Живой!
Так и не справившись с бессознательным телом Артура, Сергей перевалился через него и заглянул в лицо. Грязное, оно было залито кровью, выпирал изуродованный правый глаз; веко — неприятно вспухло и почернело, налившись сукровицей или гноем, или сукровицей… Сергей не знал.
— Спелая слива… — вслух проговорил Сергею. — Ты можешь встать?.. Вставай! — потребовал он от Артура. — Давай, поднимайся! Ты слышишь меня? — от Артура разило спиртным. — Пьянь мажорная! Скотина!
Сергей лежал на спине, упираясь головой в тело Артура. Лежал тихо и спокойно, набираясь сил, и чувствуя, как едва заметно дышит под ним чужое тело.
«Надо подниматься! Надо спешить… — провоцировал он себя. — Эти ненормальные наркоманы с ножом…
Может быть, они успели подрезать Могилевского раньше? До того, как я заметил! Могли? — сам себя спрашивал он, отвечая, — Могли!», — Сергей, вскарабкавшись на колени, стал судорожно рыскать по телу Артура в поисках возможной ножевой раны. — Вроде бы нет… Значит, обошлось! Чего же он тогда не приходит в себя? Чего не поднимается? Все! Больше медлить нельзя! Надо тащить Могилевского в больницу… — очередной темный автомобиль мазнул по лицу Сергея светом фар. — Точно! Как же я сразу не догадался… Такси! Нужно поймать машину! — Сергей, с трудом поднявшись, собрал остаток сил и шагнул к дороге.
Машины не останавливаясь, сигналили и пролетали мимо. Первые две, едва не сбили его. Место, на котором оказался Сергей, было плохое освещено. Третья, шарахнувшись в сторону, объехала.
«Что ж такое! Они думают, что я пьяный! Они думают… вот алкаш, на машины кидается… Они… просто они не знают, что я хочу спасти раненого человека!» — не сразу сообразил Сергей. Держась за бок, он словно пьяный побежал к лежащему на газоне Артуру. Тот, по-прежнему был без сознания. Превозмогая собственную боль, Сергей, подхватил его на руки, рыча, поднялся с колен и снова направился к проезжей части. Выскочил на дорогу.
Машины, слепя и сигналя, уворачивались и проезжали мимо. Сергей матерился им в след. Ему хотелось грозить им кулаком, кидать в них камни, палки, разбросанные по тротуару пивные бутылки, но руки были заняты, и с трудом удерживая ношу, он обильно плевался им в след:
«Суки… какие же вы бессердечные суки! — кричал он, — Тьфу… тьфу, на вас! Чтоб вы подохли!»
Травмпункт был неподалеку. Сергей знал, где он находиться. Больница была километрах в двух, во дворах. И Сергей решился идти. Взвалив Артура на спину, заломив при этом ему обе руки, он шел по проезжей части, навстречу расплывающимся в грязных слезящихся глазах огням автомашин.
«Люди… свинью! И не люди вовсе… Твари! Онкологическая лихорадка постепенно съедает внутренние органы людей. Один диагноз страшнее другого:
«У Вас рак почек…» — звонко докладывает врач. — Печени… Легких… Желудка…
