а затем между вторым и третьим приступил к своим наблюдениям.
Несмотря на относительно небольшое расстояние, трудно было установить, проходит внутри, между окнами, стена или нет. Казалось, нет, но утверждать наверняка я бы не решился. Столь несущественная на первый взгляд проблема не давала мне покоя. Ведь если квартира была двухкомнатной, это сразу обретало особый и немаловажный смысл.
В те времена из-за нехватки квартир устанавливались ограничения на жилую площадь. Если на вас не распространялись специальные льготы, вы обречены были жить, как пчелы в улье. Когда вследствие каких-либо обстоятельств в квартире становилось просторнее (например, если умирал кто-нибудь из членов семьи), остальные жильцы начинали трястись от страха, что в одно прекрасное утро они найдут в почтовом ящике приказ переселиться в квартиру поменьше, так как в данной ситуации они превысили норму жилой площади на человека. Другим средством давления на несчастных жильцов была непомерно высокая плата за сверхлимитную площадь. Мало кто мог себе позволить платить такой оброк. Поэтому почти не было случая, чтобы кто-нибудь проживал один в квартире большей площади, чем так называемые К-1 или, в лучшем варианте, К-2 (квартира гостиничного типа или однокомнатная с кухней).
Поэтому, если квартира, в которую я пытался проникнуть взглядом (и разумом), рассматривая ее с лестничной площадки между вторым и третьим этажами соседнего дома, состояла из двух комнат, это неоспоримо свидетельствовало, что ее владелица или делит ее еще с кем-то, или пользуется льготами, или платит бешеные деньги за неслыханное превышение лимита на жилую площадь. Я предпочел бы, разумеется, второе объяснение. Оно к тому же казалось наиболее правдоподобным. Но довольствовался бы и третьим. Самым неприятным был первый вариант — тоже, в конце концов, возможный. Хотя почему, собственно, самый неприятный? Ведь если она жила с кем-то, то рано или поздно я дознался бы, что это за человек (член семьи? подруга? любовник?), и получил бы дополнительные возможности для усиления «осады».
Мои раздумья быстро разрешили наступившие сумерки, довольно ранние в это время года. В квартире этажом выше загорелся свет, который сразу залил
Я вздохнул с облегчением. Итак, только одна комната! Да, большая — но одна. Незначительная, казалось, деталь, однако какая приятная! Она подправила ей репутацию (если Мадам даже и пользовалась привилегиями, то в очень скромном объеме); возможность ее совместного проживания с кем-то почти исключалась; и, наконец, оброк за превышение лимита жилой площади радикально снижался, если не отменялся вообще.
В прекрасном настроении, окончательно забыв об издевательствах Змеи и ожидающем меня в скором времени допросе с пристрастием о половой жизни кролика, я шел темными улицами и подводил итоги проделанной работы.
Хотя добытые мною сведения не содержали ничего необычного, благодаря им я стал видеть лучше и отчетливее. В течение всего лишь двух часов я приблизился к ней, как на целый световой год. Из маленькой точки, мерцающей где-то в бездне Вселенной таинственным бледно-голубым светом, она превратилась в солнечный диск, наблюдаемый с перспективы ближайшей планеты. Теперь я уже мог не считать себя всего лишь одним из десятков ее учеников, отделенных от нее непреодолимой пропастью служебной иерархии, а человеком, лично с ней знакомым. Я знал, где и в каких условиях она живет, мог позвонить ей, отправить ей письмо, надписав на конверте ее фамилию с ученым званием, о котором я узнал из телефонной книги.
Внезапно меня осенило, и я понял, в чем значение этого ученого звания, а точнее, того обстоятельства, что оно было отмечено в справочнике. Разумеется, ученую степень поставили перед ее фамилией в качестве дополнительной информации — на тот случай, если бы у кого-нибудь с такой же фамилией вдруг оказалось бы такое же имя. Но чтобы обладатель ученого знания вообще мог претендовать на право его опубликования в телефонной книге, он должен был предъявить документ, доказывающий право на владение этим званием, — в данном случае свидетельство об окончании высшего учебного заведения.
То есть она, разумеется, училась! Закончила университет, защитила дипломную работу, получила ученую степень! Совершенно очевидная мысль, а в голову ко мне пришла с таким опозданием.
СЕГОДНЯШНЯЯ ТЕМА: ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ УСОПШИХ
Темами устных собеседований, которыми Мадам всегда начинала урок, были, как правило, какие- нибудь актуальные события: информация с первых полос газет, новости школьной жизни, приближающиеся каникулы или праздники и тому подобное. На этот раз, то есть на ближайшие занятия, таким предметом оказался День поминовения усопших, который вскоре должен был наступить. Преобладающим мотивом наших бесед становились кладбищенские заботы и похоронная тематика: надгробья, гробы, венки, свечи, траурные объявления, гробовщики и могильщики. Смысл этих бесед заключался, как всегда, в том, чтобы запомнить соответствующие слова и выражения и включить их в активный словарный запас.
Такая тема никак не способствовала осуществлению моих планов. Тем не менее, когда пришла моя очередь отвечать, я попытался начать Игру, приступив к ней примерно следующим образом:
— Quant a moi, je n'ai pas encore de morts dans ma famille[21], однако я все же хожу на кладбище, чтобы с группой студентов привести в порядок заброшенные могилы университетских профессоров.
— C'est bien louable…[22] — отметила она. Но вместо того, чтобы как-то поддержать начатый мной разговор или хотя бы о чем-то спросить, на что я рассчитывал как на очередную ступеньку в моем смертельно опасном восхождении, сказала: — Могилы порастают мхом, а кресты оплетает плющ.
С таким утверждением нельзя было не согласиться. Однако моя задача заключалась в том, чтобы продвинуться вперед хотя бы на шаг. И я попытался это сделать.
— Qui, en effet[23], — подтвердил я с ноткой печали в голосе. — К сожалению, растения скрывают надписи на надгробьях. Мы их очищаем.
На нее мои слова не произвели никакого впечатления:
— Les tombeaux ou rampent les lierres son souvent beaux[24]. Нужно быть повнимательнее, чтобы чего-нибудь не нарушить.
Какой-то бесчеловечный вкус! Двусмысленная красота могил для нее дороже, чем память о человеке.
— Само собой разумеется! — воскликнул я и, чтобы побыстрее выбраться из трясины, смело бросился вперед: — А propos о нашей инициативе, может быть, пани знает о какой-нибудь заброшенной могиле? Я бы поговорил с товарищами, и мы ею охотно бы занялись.
Она задумалась на мгновение:
— Rien ne me vient a l'esprit[25].
— Tous vos professeurs sont toujours en vie?[26] — мне не удалось скрыть разочарование в голосе.
— A vrai dire, je n'en sais rien[27], — ответила она холодно, непроницаемая, как базальтовая плита.
Я отчаянно искал хоть какой-нибудь выступ на ее гладкой поверхности, за который можно было бы зацепиться, или хотя бы малейшую трещинку, в которую удалось бы вбить крюк. Мне казалось, что еще миг, и я сорвусь со скалы.
— Возможно, вы помните чьи-нибудь имена, — выпалил я с отчаяния, — особенно тех, самых старых? Мы проверим и, если это необходимо, найдем их могилы.
Да, я сделал не самый удачный ход, поэтому не удивился, когда она ответила:
