Вейдер по привычке потянулся к Силе: и мгновенно вскочил на ноги, уже без тени сонливости. Он слишком хорошо знал это ощущение: как и человека, чье присутствие скручивало в черную воронку золотистые линии вероятностей. Великая Сила, что же здесь происходит? Самое время выяснить:
- Его Величество, Повелитель Галактической Империи приказал мне лично сопровождать новый флагман до его владельца, - спокойно докладывал Сэт Пестаж, снисходительно разглядывая ровные ряды встречающих. - Он выразил недоумение слухами о вашей отставке и передал самые теплые пожелания, - министр низко поклонился. - О деталях сообщу позже.
Темный Лорд рассеянно кивнул. Цветистые фразы Пестажа проходили краем сознания, регистрируясь, но не отвлекая от главного. Самым важным в пышной церемонии встречи являлась невысокая фигура в сером плаще, состоящая в свите Сэта Пестажа. Все внимание Вейдера было обращено на этого гостя. А все внимание визитера: всецело занимал Люк, удивленно глазеющий на придворных. Темный Лорд мысленно выругался. Ну, почему Госпоже Фортуне вздумалось показать свою двуличность именно сегодня? Хотя, при чем тут Судьба и высшие материи? Сам виноват, - сам и отдувайся.
- Желаете экскурсию по кораблю?
- Разумеется, министр. Просто сгораю от нетерпения.
Иронию во фразе могли заметить лишь те, кто знал Дарта Вейдера очень хорошо. В данный момент, на «Девастаторе» их было всего трое. Зейн Линнард насторожился, Сэт Пестаж кинул на ситха удивленный взгляд: а незнакомец в сером плаще высокомерно улыбнулся. Желтые глаза этого человека, как всегда, видели больше обычного. У него практически не было никаких сомнений в происхождении голубоглазого юноши.
Политика - это игра без правил. Однако жизнь временами бывает похлеще политики.
И мысли Вейдера против воли унеслись в прошлое. К тем временам, которые, если по чести, он предпочел бы не вспоминать.
Короткая передышка между миссиями. Вызов в Сенат. И новое задание. Два часа на отдых и сборы. А вместо этого он меряет шагами приемную чрезвычайно занятого сенатора. Занятого медицинским осмотром.
Энекин вспомнил, как клялся, что ему абсолютно все равно: девочку она ждет или мальчика. Падме сделала вид, что поверила. Хотя ему, действительно, было все равно. Главное, что это их ребенок.
Полноценная семья. Наконец-то.
И если недавно у него был страх, что малыша отберут джедаи, то сейчас он был спокоен.
Восьмой месяц беременности и восьмой месяц интриги: кто у них будет. Порой Энекин жалел, что так опрометчиво дал слово не сканировать ее до родов.
Хотя, чего жалеть? Если бы он решил проверить все ли в порядке - она бы ничего не заметила. Но он держит слово. Потому что она тоже находится в неведении. Хотя кому-кому, а ей гораздо сильнее хочется узнать все подробности о своем ребенке. Но Падме честно до сих пор выполняет рекомендации врачей, и ни о чем их не спрашивает.
Разве он мог воспользоваться своим преимуществом?
Он улыбается.
Он продолжает улыбаться, когда Падме выходит к нему, обвивает своими маленькими руками и целует уголок этой улыбки. Он все еще продолжает улыбаться, когда рушится мир. Улыбка становится неестественной, словно приклеенной. Начинает не хватать воздуха. Будто кто-то отключил кислород - и теперь нечем дышать. А перед глазами - привет от Великой Силы - видение будущего.
- Что с тобой? - спрашивает она, видя, что он пошатнулся.
«Не разрешу ему придти на роды», - решает Падме, глядя на бледное лицо мужа. Доводит до кресла. Садится рядом. Он отворачивается. Глаза режет, но слез нет. Слез нет давно. Утекают минуты. И Энекин ощущает, что опаздывает.
Опаздывает.
Снова и всегда.
- Что ты увидел? Будут проблемы с ребенком? - пугается она, наконец-то сообразив, что происходит.
- Нет. Нет, - торопливо отвечает он и прижимает ее к себе, но в голосе - тревога. - Нет. Ты здорова. И здесь все будет хорошо.
- А где плохо?
Энекин игнорирует вопрос и задает свой.
- Почему ты до сих пор ходишь на заседания? Ты обещала, что возьмешь отпуск. Обещала еще месяц назад.
- Я себя хорошо чувствую. Предлагаешь, запереться дома? Мне нравится моя работа.
- Риск, - слово дается с трудом.
- Энекин, ну какой же это риск, скажешь тоже.
«Неужели он знает?» - испуганная мысль.
Он разворачивает ее лицо и заглядывает в глаза.
- Знаю что?
«Об Альянсе...» - она успевает загасить мысль, срочно вспомнив пункты ресторанного меню. Научилась, за три года брака с джедаем!
Поначалу, было трудно: эмоции скрыть невозможно. Ложь различается сразу. А иногда различается и то, что она сама еще не поняла. Шок и сейчас возникает порой, оттого, что он о ней знает больше чем она сама. Даже о том, что через пять минут она захочет.
В период влюбленности это даже приятно. Твой избранник такой, о котором ты мечтала, шагнувший из неосознанных желаний. Он все предугадывает и воплощает. Идеал.
Но потом, потом начинает появляться раздражение - бунт против человека-который-всегда-прав. Прав без соответствующего опыта. Раздражение против того, что она обречена на ту реакцию, которую он уже знает, и против которой уже принял контрмеры.
И снова раздражение - оттого, что этот бунт он тоже чувствует.
Все хотят, чтобы их вторая половина понимала. Чисто абстрактно. Но захотели бы эти абстрактные мыслители на абсолютное понимание? На то, что твой любимый видит и все недостатки, даже те, от которых ты усиленно пытаешься избавиться или те, о которых не подозреваешь?
Она методом проб и ошибок выяснила, что все мысли прочесть нельзя. Да и сам Энекин объяснял, что память устроена совсем не так, как библиотека. Что считать можно поверхностные мысли, эмоциональный настрой, что можно увидеть, как возникает ассоциация с опытом. Но расшифровка всех связей - дело трудоемкое, опустошающее и не очень-то интересное, так как информация распределена нелинейно и в виде образов. Поэтому среди данных о рутинных событиях дня, хранится, например, запах цветка, вкус воды, шум грозы. Проще простого считать конкретный образ. Задать вопрос, засечь реакцию и расшифровать ее. Но если человек отреагирует неадекватно - таким методом мало чего добьешься.
Допустим, если человек будет вспоминать меню, вплоть до последней запятой в суммах и вкуса каждого ингредиента - то у него есть шанс... обмануть всезнайку-форсъюзера. По крайней мере, добиться равных шансов.
- Падме, - говорит он, и Амидала от интонации на секунду сбивается от своего спасительного образа. В голосе любимого боль. Всего на секунду она колеблется - но ему достаточно - Энекин успевает считать имена Бейла Органа и Мон Мотмы.
С меню не получилось. И Падме Амидала Наберрие переходит на статьи конституции. Двойная польза. Муж, если собирается таки уйти из Ордена и заняться политической карьерой, должен полагаться не только на свою великую силу, но и на простое знание права. Итак, в прошлый раз они прошли седьмой параграф десятой статьи. Переходим к восьмому: о чрезвычайном положении.
- Падме, - снова зовет он ее, - послушай. На этот раз все серьезно... Эти видения. Они не в первый раз. Я не хотел тебя пугать. Я пробовал менять твое будущее... Оно меняется, но незначительно.
Падме отвлекается от дополнения к параграфу. Ее рука принимается ворошить его волосы.
- Бедный, - с состраданием говорит она. - Как же тебя мучает твой дар. Как же тебе трудно. Как вам всем трудно. Надеюсь, ребенок не унаследует силу... Ведь это редко бывает.
- Да, увы, редко, - с сожалением подтверждает он, - почти не бывает.
