парня.
Сирин повезло — швед пошел дальше, и она осталась лежать под мертвым. Чуть погодя она сбросила с себя тяжелое тело, торопливо натянула штаны и завязала пояс. Оправляя одежду, она вдруг ощутила резкую боль в левом плече и увидела кровь. Тут же Сирин почувствовала тошноту и слабость: словно новорожденный ребенок, она едва удерживала голову, закатав рукав, она обнаружила рану, по всей видимости, пуля, сразившая шведа, задела и ее. Боль усиливалась, чтобы не закричать, Сирин крепко сжала зубы.
Она подумала о шведских фельдшерах, вполне обеспеченных работой в последнее время. Солдат с подобными ранами, раздетых до пояса, то и дело можно было видеть рядом с палаткой медиков — такого она себе позволить не могла. Сирин со стоном сняла кафтан, чтобы определить, насколько серьезна полученная рана. Она оказалась неглубокой, однако сильно кровоточила — так или иначе, ее надо было перевязать. Не оставалось ничего иного, кроме как изорвать на бинт сорочку. Сирин оторвала от подола широкую полосу ткани — посыпался собранный мох, и тут в голову девушке пришла мысль: если мох помогает при женских кровотечениях, то им наверняка можно перевязать рану. Она приложила толстый клок мха к ране, обмотала тканью и завязала узел, помогая себе зубами. Повязка получилась тугой и сухой, рукав не намокал. Довольная, она надела кафтан и поспешила обратно.
Первым, кого она встретила, был Ильгур, воинственно размахивавший орудием, хотя по его виду было не похоже, чтобы он участвовал в схватке. При виде Сирин он удивленно распахнул глаза, указывая на кровавые пятна:
— Что случилось? — обеспокоенно спросил он.
— Казак какой-то! — ответила Сирин, махнув рукой. — У него было ружье. Мне же пришлось довольствоваться саблей. — Несмотря на боль, она похлопала левой рукой по ножнам, давая понять, что труп казака лежит где-то в лесу, поскольку встреча с ней и не могла закончиться иначе.
Ильгур посмотрел на нее со смесью зависти и восхищения:
— Ты, по-моему, ранен, тебе нужен врач.
Сирин пробормотала по-татарски, что не позволит неверным псам дотрагиваться до себя, и хотела уже пройти мимо.
Однако Ильгур остановил ее:
— Я прикажу Бедру позаботиться о тебе. Он весьма искусно разбирается в ранах. — Не дожидаясь ответа, он повернулся и окликнул раба.
До сей поры Сирин не обращала на Бедра внимания, воспринимая раба только как приложение к господину. Перспектива отдать себя в его руки не вызвала у Сирин восторга, однако когда калмык приблизился к ней, она поймала на себе его умоляющийся взгляд. Немой жестами велел ей сесть на ось телеги и снять кафтан. Всякое сопротивление было бы подозрительно, сжав зубы, она повиновалась. Бедр закатал левый рукав ее рубахи, открыв повязку, быстро размотал тряпицу и одобрительно кивнул, обнаружив сухой мох. «Ты молодец!» — казалось, хотел он сказать, снова забинтовывая рану. Затем он сунул Сирин пакетик с порошком, предотвращающим воспаление раны и ускоряющим выздоровление. Сирин не оставалось ничего другого, как только принять лекарство, после этого Бедр поднял ее кафтан, ткнул пальцем в пятна крови и сделал движение, будто что-то стирает.
Ее платье и мундир остались у людей Сергея, и сменного кафтана у нее не было. Поэтому любезное предложение Бедра она приняла с благодарностью. Он улыбнулся, и на секунду ее охватило ощущение, что калмык знает о ней всю правду. Но до сих пор немой ни одним движением не дал понять, что видит перед собой женщину, и даже если он действительно о чем-то догадывается, кто лучше сохранит ее тайну?
Сирин поднялась на ноги и отправилась к Златогривому. Жеребец встретил ее радостным коротким ржанием, надеясь на хорошую прогулку. Мягкой мордой он ткнулся ей в руку. «Все будет хорошо» — казалось, хотел сказать он.
11
Атаки русских хоть и были помехой продвижению шведов, но слишком слабой, чтобы остановить Карла XII. Король лишь еще усерднее стал подгонять своих солдат. Было ясно, что он ищет решающей битвы, до сих пор, однако, царю удавалось избегать прямого столкновения. Сирин знала его лучше, чем Карла, и не верила, что Петр уступит сопернику — стал бы он иначе опустошать свою землю на сотни верст.
Она была не единственным раненым в войске, но единственной, кому удалось избежать рук армейских фельдшеров. Лекарское искусство Бедра помогло ей: порошок действительно предотвратил воспаление, а мазь, которой он покрывал рану, препятствовала образованию заметных шрамов. Сирин была признательна калмыку за помощь и отныне относилась к нему куда приветливее, чем раньше.
Ночь выдалась свежей и сырой. Сирин открыла глаза незадолго до рассвета и хотела было заснуть снова, однако потребности организма настоятельно заявили о себе. Девушка решила использовать ночную тишину в лагере, чтобы облегчиться, и выбралась наружу. Густой туман, покрывший землю, значительно упростил ее задачу.
Сделав свое дело, Сирин едва успела завязать штаны, как издалека донеслась стрельба, полуодетые или вообще голые шведы выскакивали из палаток и бросались к оружию.
В двух шагах от нее быстрым шагом прошел Карл, сжимавший в руке длинный палаш[18]. Король резко поинтересовался у генерала Реншильда, что случилось.
— Никаких донесений пока не было, Ваше величество, думаю, русские напали на авангард Рооса, — ответил тот.
Лицо Карла свело судорогой:
— Русская крыса отважилась вылезти из норы? Они пожалеют об этом! Велите трубить тревогу, Реншильд, берите своих кирасиров — и в седло. Поддержите части Рооса и разберитесь с этим казачьим сбродом.
Отдав честь, Реншильд исчез. Вскоре раздались звуки горнов и барабанный бой, призывающие шведов к оружию. Сирин обращала внимание не столько на подготовку к бою, сколько на короля, стоявшего от нее в двух шагах. Он буквально дрожал от возбуждения — казалось, он едва сдерживает порыв вскочить на коня и броситься на врага. Министр Пипер выглядел куда более спокойным, он подошел к Карлу и положил ему руку на плечо.
— Ваше величество, завтрак ждет, — сказал он. Король посмотрел на Пипера так, словно тот был слабоумным, и срывающимся голосом отдал приказ ввести в бой резервы, затем вскочил в седло, так и не удостоив министра ни единым словом.
Для оставшихся наступило время ожидания. Какое-то время еще были слышны выстрелы, но вскоре они прекратились и повисла напряженная тишина. Меж тем, по оценке Сирин, свежие силы уже давным- давно достигли лагеря авангарда. Наконец через несколько часов вернулся король, вид у него был весьма разочарованный.
— Эти русские снова сделали то, что умеют лучше всего! Они удрали! — крикнул он так, чтобы было слышно во всем лагере.
Спешившись, король прошел в палатку, там его ждал остывший завтрак.
Несколько солдат, вернувшихся вместе с Карлом, рассказали остальным подробности: на рассвете войска князя Михаила Голицына атаковали лагерь Рооса, нанесли шведам изрядный урон и вновь отступили, сохраняя полнейший боевой порядок.
Сирин мучил вопрос: участвовали ли в схватке Сергей и Кицак? Сейчас она, более чем когда-либо, сожалела о приступе гнева, ослепившем ее и заставившем присоединиться к Ильгуру. Она невыносимо тосковала по дружеской беседе, мечтала вновь оказаться в приятельском кругу, услышать перебор балалайки Тиренко… От одной мысли оказаться рядом с Сергеем по телу бежала дрожь.
— Ну, Бахадур, ты рад завтрашнему делу? Мы покажем русским, чего они стоят! — ухмыляющийся Ильгур воинственно похлопал по ножнам.
Сирин испуганно вздрогнула, очнувшись от своих мыслей:
