изменяется и фонетика языка А, а значит, исходные формы заимствованных некогда слов станут со временем звучать по-разному в этих двух языках, но их звуки будут вполне регулярно соответствовать друг другу. Слова же базисной лексики заимствуются из языка в язык лишь в исключительных случаях, и этимологическое тождество основной массы таких слов в разных языках — гарантия родства этих языков; более того, чем выше процент совпадений в базисной лексике, тем теснее родство языков (на этом принципе построена глоттохронологическая, или лексико-статистическая, методика установления языкового родства). К словам базисной лексики относятся названия частей тела; термины родства, кроме нескольких основных типа «папа», «мама», «дядя», «баба», совпадающих по звучанию (но не всегда по значению: во многих афразийских языках, например, ЬаЬа значит «отец») в огромном числе языков мира и объясняющихся из «лепетного» детского языка; названия основных явлений и объектов окружающейприроды (таких, как «вода», «камень», «солнце» и т. п.); наиболее распространенные прилагательные («большой», «длинный», «хороший», «белый», «черный» и т. п.); глаголы («есть», «пить», «умирать», «стоять» и т. п.) и другие группы слов.
Вернемся теперь к мнению А. Бассе, крупнейшего французского берберолога середины нашего столетия, о том, что в берберских языках слишком мало общих слов с семито-хамитскими языками (мы отвлекаемся сейчас от неудачных формулировок в изложении этого тезиса Анри Лотом, да и самим Андре Бассе). Имея эмпирически установленную зависимость между процентом совпадений в базисной лексике и степенью родства языков, мы можем отказаться от приблизительных количественных оценок типа «мало» — «много», «значительное количество» — «незначительное количество» и т. п. Сначала о составе семито-хамитской семьи языков и ее названии. По современным представлениям, в нее входят семитские (мертвые — аккадский, или ассиро-вавилонский, угаритский, сабейский, геэз, или древ-неэфиопский; еврейский, или иврит, вымерший к рубежу нашей эры, но восстановленный в качестве живого языка; арамейские диалекты, в том числе мертвый сирийский и живые «новоассирийские»; классический арабский и современные арабские диалекты; амхарский и другие живые семитские языки Эфиопии; бесписьменные живые языки Южной Аравии и острова Сокотра), кушитские (сомали, оромо, бедауйе и другие в Эфиопии и сопредельных странах), чадские (хауса и другие многочисленные языки Нигерии, Чада и сопредельных стран), древнеегипетский язык и, наконец, берберские языки.
Так как исследования последних десятилетий показали, что вся эта большая семья языков генетически не делится на две ветви — семитскую и «хамитскую» (т. е. африканскую), старое традиционное название стало во многих работах заменяться на другое: афро-азиатская (имея в виду, что это единственная семья, языки которой распространены и в Азии и в Африке), или — в намеренно более условной форме — афразийская, семья языков. По последним глоттохронологическим подсчетам, глубина древности этой семьи, вернее, макросемьи очень велика; праафразийский язык распался на диалекты, ставшие, в свою очередь, праязыками каждой из перечисленных выше ветвей (семитской, берберской, египетской и др.), приблизительно в X–XI тысячелетиях до н. э. Именно этой глубиной, т. е. более отдаленной степенью родства, чем та, что существует между языками таких семей, как индоевропейская, семитская, уральская (разделение праязыков в IV–V тысячелетиях до н. э.), и объясняется меньшее сходство в грамматической системе и более низкий процент совпадений в базисной лексике между, скажем, хауса и сомали или амхарским и ахаггаром, чем между амхарским и сокотрийским или русским и хинди. Вместе с тем процент этих совпадений между современными афразийскими языками, принадлежащими к разным ветвям, принципиально выше процента совпадений между еще более отдаленно родственными языками (например, русским и ахаггарским) и тем лее между языками, считающимися неродственными на теперешнем |уровне изученности языков мира (например, русским и вьетнамским), причем речь здесь идет не только о сравнении слов стословного, или свадешевского, списка, а о сравнении и массивов основной лексики (методом «корневой» глоттохронологии, тоже разработанным С. А. Старостиным).
А. Бассе, а вслед за ним и А. Лот не могли учесть также и то обстоятельство, что последовательная реконструкция основной лексики и грамматических структур на уровне подгрупп, групп и семей (ветвей), составляющих афразийскую макросемью, реконструкция, работа над которой началась 10–15 лет назад, гораздо надежнее обоснует родство берберских и других афразийских языков, чем простое сопоставление «на глазок» нескольких берберских и какого-нибудь семитского (как правило, арабского) языка. Это и естественно: чем более древние состояния родственных языков мы восстанавливаем, тем ближе они к общему праязыку и тем отчетливее выявляется сходство между ними.
Очень сложен вопрос о том, являются ли берберы автохтонами, т. е. исконными жителями, Северной Африки и Сахары.
Разберемся сначала, что означал бы утвердительный ответ на этот вопрос. Если речь идет о берберах, или, что то же самое, берберо-ливийцах, по языку, то одно из двух: либо берберы — не афразийцы, т. е. берберские языки не входят в число афразийских, либо первичный центр распространения афразийских языков — их прародина — находился в Северной Африке или Сахаре и носители праберберского языка, выделившись из общеафразийского единства, остались в пределах того же ареала. Как явствует из изложенного выше, афразийское происхождение берберских языков можно считать практически доказанным. Что же касается африканской прародины афразийцев, то в ее пользу, казалось бы, говорит тот факт, что все афразийские языки, кроме семитских, распространены именно в Африке (сравнительно позднее проникновение туда эфиосемитских языков и арабских диалектов не в счет). Такое объяснение соответствует так называемому принципу минимальных перемещений, сформулированному в 1956 г. известным американским компаративистом И. Дайеном, по которому место разделения языка-предка следует искать там, где исторически засвидетельствовано больше всего языков-потомков. Из этого принципа исходят авторы целого ряда зарубежных работ последних лет, локализующие праафразийцев в Африке.
На наш взгляд, вполне разумный аргумент Дайена по своей значимости для решения проблемы уступает трем другим, более конкретным принципам поиска прародины, которые мы формулируем следующим образом. Первый принцип: материальная и духовная культура, социальная организация и среда обитания некоего человеческого сообщества, восстанавливаемые по реконструированной лексике праязыка, должны в общих чертах и конкретных деталях совпадать с археологической и палеогеографической картиной, восстанавливаемой для того периода и того региона, в которые помещается предполагаемая прародина. Второй принцип: в праязыке и его ранних диалектах-потомках должны быть выявлены следы контактов с другими языками, предположительно распространенными тогда же в ареале искомой прародины. Третий принцип: пути миграции диалектов разделившегося праязыка с прародины в более поздние места обитания (реконструируемые и исторически засвидетельствованные) должны соответствовать путям распространения этнокультурных комплексов (или их характерных признаков) и их создателей, устанавливаемых по археологическим, антропологическим и прочим данным.
Применение трех перечисленных принципов к афразийскому материалу довольно явственно «работает» на гипотезу о переднеазиатской прародине афразийцев, выдвинутую совместно историком В. А. Шнирельманом и автором этих строк[63]. Во-первых, праафразийская культурная лексика указывает на период перехода от охотничье-собирательского (присваивающего, как его теперь называют историки первобытности) типа хозяйства к хозяйству производящему, основанному в первую очередь на земледелии и скотоводстве. Зачатки культивации растений и — несколько позже — одомашнивания животных приходятся, по имеющимся сегодня надежным археологическим данным, на IX–VIII (возможно, захватывая и X) тысячелетия до н. э., причем только в одном регионе земного шара — в Передней Азии; в Африке эти культурные новшества фиксируются не ранее VII тысячелетия до н. э. Вспомним в этой связи, что афразийский праязык распался, по лингвистическим данным, полученным совершенно независимо от археологических, в XI–X тысячелетиях до н. э. Более детальное сопоставление культурной и экологической лексики с археологическими материалами дает основание искать прародину афразийцев в сравнительно узком ареале — Сирии и Палестине, где в XI–X тысячелетиях до н. э. была распространена так называемая натуфийская культура, создателей которой мы и склонны отождествлять с праафразийцами и их ранними потомками.
Во-вторых, достаточно надежно устанавливаются следы прямых — без посредничества семитских языков! — контактов между отдельными ветвями афразийских языков и неафразийскими языками Передней Азии (севернокавказскими, шумерским и др.). И наоборот, пока не обнаружено свидетельств
