подобных лексических контактов между неафразийскими языками Африки и семитскими языками Передней Азии, для которых была бы исключена посредническая роль отдельных семитских языков, оказавшихся поздними пришельцами на африканской земле. А также контакты должны были иметь место, если бы прасемиты выделились из общеафразийского единства в Африке.
Наконец, в-третьих, указанный центр иррадиации ранних афразийских диалектов с археологической точки зрения — единственное место, откуда в период раннего неолита началось широкое расселение его обитателей, охватившее не только значительные территории Передней Азии, но и примыкающие районы Средиземноморья и Африки.
Сейчас имеются бесспорные данные о росте народонаселения в сиро-палестинском регионе в IX–VIII тысячелетиях до н. э., что привело к его постепенному оттоку в соседние области в VIII–VII тысячелетиях. По мнению В. А. Шнирельмаиа, один из потоков переселенцев устремился на юго-запад, и, видимо, им основан в Нижнем Египте древнейший раннеземледельческий поселок Меримде; еще южнее следы этих мигрантов фиксируются в оазисах Ливийской пустыни и в Юго-Западном Египте, где в VI тысячелетии до н. э. появляется типичный переднеазиатский земледельческо-скотоводческий комплекс. С лингвистической точки зрения очень соблазнительно отождествить этот миграционный поток с носителями общеберберо- чадского языка, разделившегося, по глоттохронологическим подсчетам, как раз в VII тысячелетии до н. э. — скорее всего уже на африканской территории.
Итак, если прародина афразийцев — Азия, то берберские языки следует считать в Африке пришлыми. Это вовсе не означает, что физические предки берберов в массе своей тоже пришельцы с востока. Мигранты, принесшие в Сахару и Северную Африку берберские языки, вернее, праберберо-ливийский язык, вполне могли представлять собой немногочисленную группу людей, растворившуюся в иноязычном местном населении, но в силу тех или иных причин (самая вероятная из которых — более высокая, уже земледельческо-скотоводческая, культура пришельцев) передавшую ему свой язык. Вопрос же о том, является ли это доберберское местное население — кстати, тоже европеоидное по своему антропологическому типу, как и пришлые азиаты, — исконно африканским или происходит из Европы либо Передней Азии, находится вне компетенции лингвиста. Оставим же решать его археологам и антропологам, но желательно тем из них, кто осознает и лингвистическую реальность.
Обратимся теперь к разделу «Письменность» в книге Анри Лота. Здесь тоже встречается ряд положений, с которыми трудно согласиться. Например, слово «тифинаг», название туарегского письма, вовсе не означает «знаки», как утверждает автор. Это слово — форма множественного числа (
Вообще вопрос о происхождении туарегского алфавита неразрывно связан с проблемой происхождения ливийского письма, одной из разновидностей которого — причем единственной дожившей до наших дней — является тифинаг. На этот счет существует несколько гипотез. Так, видный американский грамматолог Игнациус Гельб относит «нумидийское», т. е. ливийское, письмо к группе письменностей с произвольно изобретенными знаками. Другой известный историк письма, Иоганнес Фридрих, стоит на позиции, близкой к точке зрения Марселя Коэна, как она излагается Анри Лотом: он предполагает параллельное и независимое развитие ливийского и семитского алфавитов из некоего общего прототипа. Ряд авторов придерживается мнения о происхождении ливийского письма из финикийско-пунического, а в начале нашего века семитолог Энно Литтман указал на общее сходство формы знаков и отдельных их черт между ливийским и южносемитским письмом. Наконец, сам Лот, похоже, поддерживает предположение о том, что ливийский происходит из древних критских алфавитов, и говорит об их «очевидном сходстве».
Что касается последнего предположения, то никакого сходства с единственной дешифрованной системой критского письма — линейным Б — ливийская письменность не обнаруживает; несколько знаков критского линейного письма А действительно внешне напоминают ливийские, но, так как чтение их неизвестно, это наблюдение не позволяет сделать решительно никаких выводов.
При сопоставлении ливийского письма с другими письменностями необходимо учитывать, что оно включает в себя как минимум и-10 разновидностей, большая часть которых не выводится друг из друга. Это означает, что, хотя наиболее древние группы надписей относятся, как принято считать, к концу I тысячелетия до н. э., из них пока не удается объяснить целый ряд знаков более поздних надписей и современных вариантов тугрегского письма тифинаг — знаков, либо отличающихся по форме, либо совпадающих по начертанию со знаками древних письмен, но настолько отличных от них по фонетическому значению, что это отличие никак нельзя приписать развитию соответствующих звуков. При этом даже в тех группах надписей, которые можно с большей или меньшей степенью надежности считать прочитанными, есть знаки с неустановленным чтением[64].
Но даже со всеми этими оговорками ливийское письмо вполне поддается сравнению с другими письменностями. Такое сравнение с семитскими так называемыми квазиалфавитными системами письма — в первую очередь финикийским и южносемитским — опровергает мнение Гельба об искусственном характере ливийского письма. Интересно, что большее сходство ливийские знаки показывают не с финикийско-пуническим, а с южносемитским письмом.
Этот факт тем более удивителен, что из чисто исторических соображений финикийско-пуническое происхождение ливийского алфавита было бы легче объяснить. Аргументы Лота против этой точки зрения неубедительны. Берберская фонетика настолько отличается от финикийской и более поздней пунической, что механическое перенесение знаков последней на ливио-берберскую почву маловероятно, хотя, надо сказать, пути и способы культурных заимствований и влияний любого рода вообще достаточно уникальны и трудно поддаются умозрительному анализу с позиций современной логики.
Не существует и критериев, с помощью которых можно было бы установить, какой алфавит «качественнее» и проще в употреблении, — это как раз тот случай, когда истина предельно конкретна. Все зависит от реальной способности письменной системы передать систему звуков данного языка, писчего материала (глина, камень, папирус «т. п.), «расстановки сил» при контактах этнокультурных общностей, прошлой традиции и многих других факторов. На наш взгляд, нет никаких «противопоказаний» против финикийской теории происхождения ливийского письма, кроме одного: большего сходства с южносемитским письмом.
Объяснение этого факта, поиск путей из Аравии, Северной или Южной, в Северную Африку — дело историков. Одно можно смело утверждать: гипотеза о возникновении ливийского алфавита в результате семито-хамитской (афразийской) миграции из Азии в Африку ошибочна не потому, что «наличие таковой еще не доказано», как полагает А. Лот, а потому, что образование ливийского алфавита из какой-то разновидности семитского алфавита или под ее влиянием относится к периоду не ранее I тысячелетия до н. э., а бербероязычная миграционная волна из Передней Азии должна была достичь Африканского материка уж никак не позднее начала: III тысячелетия до н. э., когда египетскими источниками уже фиксируется к востоку от Египта ливийское население, несомненно говорившее на языке или языках той же берберо-ливийской семьи, что и современное население части Северной Африки и Сахары — берберы и туареги.
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
Анри Лот
ТУАРЕГИ АХАГГАРА
