Распахнул дверцу, закрытую на хлипкий крючок.
Константин Петрович двигался за ним.
Они выбрались на чердак, оборудованный, как курительная комната: два старых, невероятно обтрепавшихся кресла, пара табуретов, садовая скамейка. Две пепельницы. Незнакомец прошел мимо, даже не глядя на всё это добро, потом неуверенно открыл чердачное окошко, вылез на приступочку, по ступенькам спустился вниз. Константин Петрович не рискнул последовать его примеру: после дождя это было безрассудством! Выглянул в окно — красота! Начнёшь понимать Карлсона, который жил на крыше. Мир с крыши видится лаконичным и правильным, как рабочий стол хорошего руководителя. Омытые дождём жестяные крыши. Кое-где — антенны. Трубы. Некоторые дома чуть выше других — можно разглядеть окна верхних этажей. Шпиль. Башенка. Непонятная конструкция, исписанная граффити. Подъёмные краны вдали. И небо — очень много неба над головой. Оно не далеко, не близко, оно ровно там, где должно быть небо. Дождливое, задумавшееся о чём-то, питерское небо.
Константин Петрович поискал глазами человека, который подарил ему всю эту красоту и нахмурился: человек не глядел по сторонам, он уставился вниз, высматривая что-то. Как будто страдал особой формой дальнозоркости и для того, чтобы найти мелочь, потерянную во дворе, ему нужно было смотреть с крыши.
Вот он словно нашел то, что искал, подошел к краю, совсем близко, отвёл руки назад, как пловец, готовый броситься в воду по первому выстрелу судьи — и отступил на пару шагов назад.
Что в таких случаях делают? В фильмах, которые смотрел Константин Петрович, внизу тут же появлялись полицейские, пожарные и психологи. Пожарные натягивали батут, полицейские сидели в машинах и переговаривались по рации, психологи по очереди несли в мегафон какую-то умиротворяющую чепуху.
Человек сделал ещё один шаг назад, резко обернулся — и увидел постороннего наблюдателя. Константин Петрович выглядывал в чердачное окно, как кассир на маленьком полустанке. «Вам куда билет? До станции „Дно?“»
— Интересно? — безучастно спросил незнакомец.
— Идите сюда и помогите мне попасть наружу. Я боюсь упасть!
— Я тоже боюсь упасть. А то бы я уже! — ответил человек. Но ослушаться приказа коммерческого директора Тринадцатой редакции не посмел и, сделав несколько шагов назад, поднялся по ступенькам, как в обратной перемотке.
Он протянул руку и помог Константину Петровичу выбраться на приступочку. Оказалось, это совсем не трудно. Только вот брюки потом придётся в химчистку сдавать, но что уж, раньше надо было думать. К перилам была проволокой приверчена консервная банка, полная окурков. Ну просто дом отдыха для курящих!
Константин Петрович крепко ухватил незнакомца за руку, словно в самом деле боясь упасть.
— Ну? Почему не на работе? Что за вид? — строго спросил он. Надо же, сработало. Запинаясь и глотая слова, человек начал оправдываться. Совсем как Шурик — неумело и бесхитростно.
Сообразив, что не на того напал, незнакомец вдруг посмотрел в глаза собеседнику и признался в ошибке. Действительно, очень серьёзной. Всего-то один раз впопыхах не перепроверил очень важный расчет — и его работодатель не только потерпел убытки, но ещё и крепко опозорился перед конкурентами.
— Да, я читал сегодня утром, — припомнил Константин Петрович, — и сделал для себя выводы. Нельзя такую ответственность вешать на одного человека. Даже за мной иногда перепроверяют в московском офисе, и я не обижаюсь.
— За мной не проверяли — экономили на человекочасах. Сам виноват. Не надо было соглашаться. Теперь меня в этой стране нигде на работу не примут. Моё имя внесено во все чёрные списки.
— Да ещё чего! Где-то да примут. Или можно уехать в другую страну, начать жизнь заново. Это сложно, но не безнадёжно.
— Вся жизнь — под знаком ошибки. А я так надеялся, что сейчас всё закончится. Я уже теперь не смогу. Не смогу прыгнуть.
— Если сейчас всё закончится, то эта ошибка будет самым сильным воспоминанием. Ошибка — и конец. Ты уже никогда её не исправишь.
— Как же тут исправить? Она уже свершилась.
— Жизнь человеческая — если её преднамеренно не укорачивать — очень длинная штука. Поможет время. Через три года ошибка потеряет контуры, через пять — расплывётся, как облако, через десять — улетит за горизонт. Когда жизнь закончится, это будет один из миллиона эпизодов. Если жизнь закончится сейчас — это будет главный эпизод.
— Какое мне дело до того, что будет, когда жизнь закончится?
— Она не закончится. Она просто поменяет форму. Неужели ты думаешь, что от ошибки можно прыгнуть на пять этажей вниз?
— Ну, куда-то же можно от неё прыгнуть?
— Прыгнуть нельзя. Можно отойти. По одному лилипутскому шагу в день. А теперь нам нужно спуститься, уйти отсюда. Тебя просто уволили, пусть с позором — но не посадили в тюрьму, не оштрафовали на сумму, которой у тебя нет.
— Оштрафовали на ту, которая у меня была, — криво ухмыльнулся человек.
— У тебя есть деньги?
— Да, осталось немного.
— Тебе хочется чего-то — больше всего на свете? — напрямик спросил Константин Петрович.
— Нет.
— Желание какое-нибудь есть?
— Жизнь на две недели назад повернуть. Или вообще на работу туда не устраиваться. А лучше не рождаться.
— Это не желание, это — отсутствие желания. Ну-ка, соберитесь!
Незнакомец посмотрел на Константина Петровича. Перед ним стоял какой-то чужой дядька, тыкал и командовал. А кто ему дал право командовать, интересно?
— Вы хотели уйти отсюда? Давайте уйдём.
— Ты не будешь больше прыгать? — спросил Константин Петрович, когда они спускались вниз.
— Не знаю, как вам, а мне не так-то просто собраться и решиться. Зачем только вы дали мне эту надежду? Время, другая страна…Тьфу.
— Знаешь, — Константин Петрович остановился на лестнице, между третьим и четвёртым этажом, взял собеседника за руки, и почти прошептал ему в лицо, — надежда — главный экспонат любого музея пыток. Так приятно осознавать, что теперь ещё кто-то запутался в этих ржавых цепях.
Человек вырвался и побежал по лестнице вниз: сумасшедший! Его преследовал сумасшедший! Да и сам он был сумасшедшим — тоже ещё выдумал: прыгать с крыши, на радость всем жильцам этого двора, а особенно дворнику.
Константин Петрович по-голливудски улыбнулся стене, на которой чёрной губной помадой было выведено «Колякин — прохвост!».
Контакт был подброшен, миссия выполнена. Новый Разведчик народился на свет!
Алиса и Шурик вышли из метро. Дождь и не думал заканчиваться. Шурик галантно раскрыл зонтик над головой прекрасной дамы и, продолжая рассказывать историю, начатую ещё на эскалаторе, по привычке жестикулировал обеими руками. А заодно и зонтиком.
— Саша, я вымокла вся из-за тебя. Дай сюда зонтик! — приказала Алиса.
Теперь зонтик несла она. Шурику пришлось слегка ссутулиться и наклонить голову, зато теперь он мог жестикулировать свободнее.
— Неудобно так идти? — через некоторое время спросила Алиса, пытаясь поднять зонтик как можно выше.
— Наоборот, очень удобно. И сухо! А то я почему-то всегда умудряюсь промокнуть, даже под зонтом. Особенно, если иду с кем-то вдвоём.
