и всевозможные прочие льготы; города вторых были упразднены, и там были заложены колонии, жителей привели в Рим и рассеяли таким образом, чтобы они не могли причинить вред своими выступлениями или тайными кознями. Но промежуточных решений они, как я уже сказал, не применили ни к кому из представлявших мало-мальскую важность. Этому решению должны подражать государи. Так же следовало поступить и флорентийцам, когда в 1502 году восстали Ареццо и вся Вальдикьяна; в таком случае они упрочили бы свою власть, возвеличили Флоренцию и снабдили бы ее теми нивами, которых недоставало для ее пропитания. Но флорентийцы избрали средний путь, чрезвычайно пагубный в суждениях о людях: часть аретинцев они изгнали, часть осудили, всех лишили почестей и прежних званий в городском управлении, но город оставили в целости. А когда некоторые граждане советовали разрушить Ареццо, те, кого считали наиболее мудрыми, отвечали, что разрушить город было бы постыдно, потому что можно было подумать, будто у Флоренции нет сил удержать его. Подобные доводы убедительны лишь по видимости, ибо на том же самом основании не следовало бы казнить отцеубийц, негодяев и мятежников, потому что для государя было бы постыдно показать этим, что он не в состоянии справиться с одним преступником. Те, кто высказывает подобные мнения, не замечают, что отдельные люди и целые города иной раз совершают такие преступления против государства, что у его главы не остается других средств, как уничтожить их в назидание другим и для собственной безопасности. Достойный выход состоит в том, чтобы мочь и суметь наказать их, а не в том, чтобы удерживать их, подвергаясь тысяче опасностей; ибо государь, который не наказывает провинившегося так, чтобы тот не мог больше причинить вреда, приобретает славу труса или невежды.
Сколь верно было решение, принятое римлянами, подтверждается также приговором, который они вынесли привернатам. По поводу этого отрывка у Ливия следует заметить две вещи: во- первых, относительно сказанного выше, что подданных следует либо карать, либо миловать; во-вторых, что благородство души и приверженность к правде ценятся, если они высказаны перед благоразумными людьми. Римский Сенат собрался, чтобы судить привернатов, которые восстали и были силой возвращены в римское подданство. Народ Приверна прислал многих граждан, чтобы молить у Сената прощения; когда они предстали перед сенаторами, некий сенатор задал одному из них вопрос: «Quam poenam meritos Privernates censeret?» [50] На это привернат ответил: «Eam, quam merentur qui se libertate dignos censent!» [51] На это консул возразил: «Quid si poenam remittimus vobis, qualem nos pacem vobiscum habitiros speremus?» [52] Тот ответил: «Si bonam dederitis, et fidelem, et perpetuam; si malam, haud diuturnam» [53] . Тогда наиболее мудрая часть сенаторов, хотя мнения разделились, высказалась так: «Se audivisse vocem et liberi et viri; nec credi posse ullum populum, aut hominem, denique in ea conditione cuius enim poeniteat, diutius quam necesse sit, mansurum. Ibi pacem esse fidam, ubi voluntarii pacati sint, neque eo loco ubi servitutem esse velint, fidem sperandam esse» [54] . В соответствии с этими словами было решено, что привернаты получат римское гражданство и связанные с ним привилегии, потому что: «Eos demum qui nihil praeterquam de libertate cogitant, dignos esse, qui Romani fiant!» [55] Такое действие на благородные души возымел правдивый и достойный ответ, любой другой ответ говорил бы о лживости и малодушии. Те же, кто придерживается другого мнения о людях, особенно о тех, кто привык к свободе или считает себя приверженным к ней, обманываются, и этот обман склоняет к неверным решениям как тех, кто судит, так и тех, о ком судят. Часто это ведет к мятежам и погибели государства.
Но, возвращаясь к нашему рассуждению, я делаю вывод из этого примера, как и из того, который касался латинов, что, решая судьбу могущественных городов, привычных к свободной жизни, следует уничтожать их или благодетельствовать им; всякое другое суждение будет ошибочным. Золотой середины следует всячески избегать, ибо она пагубна, как видно на примере самнитов, заперших римлян в Кавдинском ущелье. Они не пожелали прислушаться к мнению того старика, который посоветовал либо с почестями проводить римлян, либо перебить их всех; разоружив римлян и проведя их под игом, самниты выбрали средний путь и отпустили их, покрыв позором и презрением. Вскоре им пришлось убедиться, что мнение старика было справедливо, а их решение ошибочно, о чем подробнее будет рассказано в своем месте.
Глава XXIV
Крепости приносят обычно более вреда, нежели пользы
Мудрецам нашего времени покажется, возможно, неразумным, что римляне, желая обезопасить себя от народов Лациума и жителей Приверна, не подумали о том, чтобы построить там несколько крепостей, которые удерживали бы эти народы в союзе с ними; наши мудрецы обычно ссылаются на флорентийскую поговорку, что Пизу и подобные ей города следует держать с помощью крепостей. И поистине, если бы римляне были похожи на этих людей, они позаботились бы об их постройке, но поскольку их доблесть, ум и могущество отличались от сегодняшних, они обходились без крепостей. Во времена вольности, пока Рим соблюдал свои обычаи и свои доблестные установления, он никогда не возводил крепостей для удержания городов или провинций, хотя и сохранял некоторые из уже построенных в своих владениях. Рассматривая в этой связи образ действий римлян и государей нашего времени, я нахожу уместным задаться вопросом, нужно ли строить крепости, то есть полезны они или вредны для своего основателя. Тут следует заметить, что крепости сооружаются либо для обороны от врагов, либо для защиты от собственных подданных. В первом случае в них нет необходимости, во втором – они вредны. Объясняя, в чем заключается вред, приносимый крепостями, скажу, что страх государя или республики перед своими подданными и перед их возмущением рождается из ненависти, которую питают к ним подданные. Ненависть возникает из дурных распоряжений правителей, а дурные распоряжения – из-за того, что они надеются управлять путем насилия, или от их неблагоразумия; а к насилию наряду с прочим подталкивает государей как раз обладание крепостями – ведь дурное обхождение, вызывающее ненависть, зачастую связано с тем, что данный государь или республика имеют крепости. Если это справедливо, то крепости приносят гораздо больше вреда, чем пользы. Во-первых, как уже говорилось, они делают тебя и менее осмотрительным, и более жестоким по отношению к подданным; во-вторых, они не обеспечивают той безопасности, на которую ты рассчитываешь, ибо любые насилия и любые жестокости, используемые для удержания народа в повиновении, ничего не стоят, кроме двух способов: или ты всегда располагаешь хорошим войском, как это было у римлян, или ты рассеиваешь, истребляешь, перемешиваешь и разъединяешь своих подданных так, что они не могут объединиться против тебя. Ведь если ты лишаешь их имущества, «spoliatis arma supersunt» [56] ; если ты разоружаешь их, «furor arma ministrat» [57] ; если ты перебьешь одних вождей, а других станешь преследовать, они возрождаются, как головы гидры; если ты строишь крепости, то они приносят пользу только в дни мира, придавая тебе духу для притеснения подданных, а во время войны они становятся никчемными, потому что подвергаются нападениям как неприятеля, так и подданных, противостоять же сразу и тем и другим – невозможно. И если крепости всегда были бесполезными, то в наше время они еще более бесполезны из-за артиллерии, вследствие действия которой небольшие городки, где нельзя укрыться в убежище, стало невозможно защищать, как говорилось об этом выше.
Я хочу более подробно остановиться на этом предмете. Ты, государь, желаешь с помощью крепостей держать в повиновении жителей своего города, либо ты, государь или республика, хочешь сохранить за собой город, захваченный во время войны. Я обращаюсь к государю и говорю ему, что крепость, служащая для обуздания его сограждан, в высшей степени бесполезна по указанным уже причинам. Она увеличивает твою наклонность к угнетению, а угнетение внушает подданным такое желание твоей погибели и так разжигает их против тебя, что крепость, послужившая этому причиной, не может тебя защитить. Поэтому мудрый и достойный государь, желающий сохранить свои добрые качества и не дать своим сыновьям повода и примера стать злодеями, никогда не станет строить крепость, чтобы дети уповали не на нее, а на людскую доброжелательность. И если граф Франческо Сфорца, став герцогом Миланским, выстроил крепость в Милане, несмотря на свою репутацию мудреца, то в этом он не проявил мудрости, и впоследствии оказалось, что крепость послужила не безопасности его наследников, а во вред им. Чувствуя себя, благодаря наличию крепости, уверенно и не останавливаясь перед нанесением обид своим подданным и согражданам, они предавались всем возможным видам жестокости и заслужили всеобщую ненависть, так что при первом натиске врага утратили свои владения; крепость же не могла их защитить и во время войны ничем им не пригодилась, а в мирное время причинила много вреда. Ведь если бы у них не было крепости и они по своему неблагоразумию раздражили бы своих сограждан, опасность открылась бы перед ними раньше, и они смогли бы вовремя удалиться. К тому же им было бы гораздо легче сопротивляться натиску французов без крепости, но имея на своей стороне подданных, чем с крепостью, но и с враждебно настроенными подданными. Так что крепости ни в чем не приносят пользы, их теряют либо из-за предательства среди защитников, либо из-за превосходящих сил нападающих, либо вследствие голода. Если же ты думаешь, что крепость пригодится и поможет тебе вернуть свои владения, из которых она одна осталась в твоих руках, то для этого тебе нужно войско, с которым ты нападешь на изгнавшего
