известный алхимик, скрывавший свое настоящее имя под этим псевдонимом, перевел книгу «Слава и исповедь братства Розового креста», изданную в Лондоне в 1652 г. Несколько лет спустя еще один энтузиаст по имени Джон Хейдон написал два труда на эту тему: «Корона мудреца, или Слава Розового креста» и «Священный путеводитель, объясняющий, как соединить искусство и природу с постулатами Розового креста». Ни один из них не привлек большого внимания. Третья его книга имела несколько больший успех, она называлась «Новая система розенкрейцерской медицины Джона Хейдона, слуги божьего, посвященного в тайны природы». Для демонстрации идей английских розенкрейцеров того периода приведу несколько отрывков из этого сочинения. Его автор был поверенным, «практикующим в Вестминстер-холле во время судебных сессий в течение всей жизни и посвящающим себя в часы досуга размышлениям об алхимии и розенкрейцерской философии». В предисловии, названном «Аполог[161] вместо эпилога», он проливает свет на подлинную историю и догматы своего ордена. По его словам, древнейшими магистрами розенкрейцерской философии были Моисей, Илия и Иезекииль. Те немногие розенкрейцеры современники автора, жившие в Англии и других европейских странах, были глазами и ушами владыки мироздания, всевидящими и всеслышащими, озаренными неземным светом, компаньонами святых бестелесных душ и бессмертных ангелов, принимающими, подобно Протею[162], любое обличье и способными творить чудеса. Самые набожные и отрешенные из братьев могли гасить эпидемии чумы в городах, утихомиривать неистовые ветры и бури, успокаивать бурные моря и реки, ходить по воздуху, сводить на нет козни ведьм, лечить все болезни и превращать все металлы в золото. Хейдон был лично знаком с двумя знаменитыми братьями Розового креста по имени Уолфор ди Уильяме, творившими чудеса у него на глазах и научившими его многим замечательным астрологическим приемам и предсказанию землетрясений. «Я попросил одного из них сказать мне, — пишет он, достоин ли человек моего душевного склада находиться в обществе моего доброго гения. «Когда я увижу тебя вновь, — ответил он (то есть, когда он захочет прийти ко мне, ибо я не знал, где его искать), то обязательно скажу тебе.» При нашей следующей встрече он сказал: «Ты должен молиться Всевышнему, потому что добрый и благочестивый человек не может предложить ему большей услуги, чем пожертвование частицы самого себя своей души.» Он также сказал, что добрые гении являются милостивыми очами Бога, которые носятся туда-сюда по свету, с любовью и жалостью взирая на простодушные устремления невинных и честных людей, и всегда готовы делать им добро и помогать.»
Хейдон искренне верил в розенкрейцерский догмат, гласивший, что ни еда, ни питье не являются для человека необходимостью. Он утверждал, что всякий может прожить так же, как тот необычный народ, живущий у истоков Ганга, о котором упоминает в книге о своих путешествиях однофамилец, сэр Кристофер Хейдон. У него был завязан рот, в силу чего он не мог есть, но жил за счет дыхания, исходящего из ноздрей представителей этого народа, за исключением тех случаев, когда они совершали далекое путешествие и улучшали свою «диету» запахом цветов. Джон Хейдон пишет, что в действительно чистом воздухе «витает неизвестная питательная субстанция» и что этой смеси, пронизанной солнечными лучами, вполне достаточно для пропитания большинства людей. Что же до тех, чей аппетит непомерен, то он не против того, чтобы они питались обычной пищей, так как они не могут без нее обойтись, однако упорно настаивает на том, что нет никакой необходимости ее есть. Если они приложат к надчревной области пластырь из хорошо приготовленной еды, это полностью насытит самых дюжих и прожорливых! Таким образом людям удастся избежать болезней, которыми они в большинстве случаев заражаются через рот. Это касается и питья: если бы человек сидел в воде, пить бы ему все равно не захотелось. Он пишет, что знал множество розенкрейцеров, которые, применяя означенным способом вино, вместе постились годами. В сущности, заявляет Хейдон, — мы можем без труда поститься всю жизнь, длись она хоть триста лет, и обходиться без пищи, исключая тем самым всякий риск заболеть.»
Сей «мудрый философ» далее сообщает озадаченным современникам, что лидеры ордена всегда приносят на место их встречи символ, так называемый R.C.[163], представляющий собой крест из черного дерева, украшенный золотыми розами; крест при этом символизирует страдания Христа за наши грехи, а золотые розы славу и красу его воскресения. Данный символ доставляется попеременно в Мекку, на гору Голгофа, на гору Синай, в Харан и в три других места (находящиеся, должно быть, между небом и землей): Касле, Апамию и Шолато-Вирисса-Конюш, где братья-розенкрейцеры встречаются, когда им заблагорассудится, и выносят резолюцию по всем своим делам. Они всегда с удовольствием прибывают в одно из этих мест, где улаживают все мировые проблемы дней минувших, дней настоящих и дней грядущих, от начала до конца света. «И это, патетически подытоживает Хейдон, люди, имя которым розенкрейцеры!»
К концу семнадцатого века орденом, все еще хвалившимся некоторыми его членами, завладели более рациональные идеи. Розенкрейцеры того периода, похоже, считали, что истинным философским камнем является удовлетворенность судьбой, и отказались от безумных поисков обычного плода воображения. Аддисон[164] написал для «Спектейтора»[165] репортаж о своем разговоре с одним розенкрейцером, из которого можно сделать вывод, что орден поумнел в своих деяниях, не прибавив ума изречениям его членов. «Однажды, пишет он, я беседовал с одним розенкрейцером о великом секрете. Он говорил об этом секрете как о духе, живущем внутри изумруда и превращающем все, что находится вблизи него, в высочайшее совершенство предмета превращения. «Люстру, заявил он, превращает в солнце, а воду в алмаз. Он облучает все металлы и наделяет свинец всеми свойствами золота. Он возвышает дым до пламени, пламя до света, а свет до нимба.» Затем он добавил, что его единственный луч рассеивает боль, тревогу и уныние человека, на которого он попадает. «Короче говоря, сказал он, его присутствие естественным образом превращает любое место в своего рода рай на Земле.» Послушав еще некоторое время его невнятные разглагольствования, я пришел к выводу, что он смешивает в одну кучу физические явления и абстрактные категории, а его великий секрет не что иное, как удовлетворение.»
Якоб Бёмен (Jacob Bohmen) Пора рассказать о Якобе Бёмене, который думал, что сможет открыть тайну превращения металлов, читая Библию, и придумал странную гетерогенную теорию, смешав алхимию с религией, после чего основал исповедующий ее орден ауреакрейцеров. Он родился в Гёрлице, что в Верхней Лусатии, в 1575 г., и до тридцати одного года работал сапожником. Будучи мечтателем и обладая беспокойным складом ума, он пребывал в неизвестности до тех пор, пока к 1607 или 1608 г. на данную часть Германии не распространилась розенкрейцерская философия. С этого времени он начал пренебрегать своими обязанностями и с головой окунулся в метафизический вздор. К нему в руки попали сочинения Парацельса, которые наряду с мечтаниями розенкрейцеров настолько поглотили его внимание, что он совершенно забросил свое ремесло, сменив таким образом относительную финансовую независимость на бедность и лишения. Однако нимало не смутившись данным обстоятельством, он сосредоточил свои помыслы на потусторонних созданиях и возомнил себя новым апостолом рода человеческого. В 1612 году, после четырехлетних раздумий, он опубликовал свой первый труд, озаглавленный «Аврора, или Солнце восходит», объединяющий в себе смехотворные воззрения Парацельса, только еще более запутанные. Он утверждал, что философский камень можно открыть путем старательного изучения Ветхого и Нового Заветов, особенно Апокалипсиса[166], который сам по себе содержит все секреты алхимии. Он заявлял также, что милость господня подчиняется тем же правилам и следует той же методике, что и божественное провидение, наблюдаемое на этом свете, и что людские умы очищаются от порока и разврата точно так же, как металлы очищаются от шлака, огнем.
Помимо сильфов, гномов, ундин и саламандр, он допускал существование демонов различных категорий и видов. Он заявлял о своей способности становиться невидимкой и претендовал на абсолютное целомудрие. Он также утверждал, что при желании может годами воздерживаться от еды, питья и предметов первой необходимости. Однако нет нужды продолжать список его вздорных заявлений. За эту книгу он получил выговор от магистратуры Гёрлица, и ему велели оставить перо в покое и вернуться к
