подобного.
Роксанна не лгала. Гхота исчез, оставив в воздухе липкую вонь страха и чад едкого оружейного дыма.
У входа в Храм раскинулось семь тел – семь крепких, опасных мужчин. Ни один не шевелился; их конечности были вывернуты под неестественными углами, как будто их отловил какой-то простодушный великан и выкручивал их до тех пор, пока не сломал им всё на свете. Палладис навидался изуродованных трупов и знал, что в их телах раздроблены все кости до единой.
– Во имя Терры, что здесь только что произошло? – спросил Палладис, перемещаясь в центр Храма. – Что убило этих людей?
– Будь я проклята, если знаю, – сказала Роксана, – но что бы за штука это ни сделала, не собираюсь утверждать, что не испытываю к ней благодарности.
– Могу себе представить, – согласился Палладис. Над верхушками скамей начали появляться головы людей. Они обнаружили Палладиса стоящим среди останков семерых человек, и их страх перешёл в изумление. Паладис увидел написанное на их лицах благоговение и замотал головой, выставляя руки, чтобы откреститься от любого участия в их гибели.
– Это был не я, – начал он. – Я не знаю, что случи...
Он оглянулся назад вдоль центрального прохода Храма в направлении Отсутствующего Ангела, и слова замерли у него на губах. Со статуи, подобно гротескным фестивальным украшениям, свисали внутренности, которые разбросало из живота Эстабена, и Майя завывала, как баньши, от душераздирающей боли последней из череды её утрат.
Какую-то мимолётную секунду казалось, что вокруг очертаний статуи играет тусклый ореол света. Палладис ощутил задержавшееся присутствие смерти, и не удивился, увидев, что внутри лица статуи, в мраморе, пронизанном тёмными прожилками, плавает злобный череп с алыми глазами. Он исчез так внезапно, что Палладис не был уверен, что он вообще что-то видел.
– Так ты наконец-то за мной пришла, – едва слышно прошептал он.
Мгновение спустя рядом с ним возникла Роксана.
– Что ты сказал?
– Ничего, – ответил Палладис, отворачиваясь от статуи.
– Я хотела бы тебя поблагодарить, – сказала девушка.
– За что?
– За то, что не позволял им меня забрать.
– Ты одна из нас, – ответил он.– Я точно также не давал бы им забрать любого другого.
Он увидел её разочарованные глаза и незамедлительно пожалел о своих необдуманных словах, но было уже слишком поздно забирать их назад.
– Так что здесь было? – спросила Роксанна.
– Здесь была смерть, – сказал Палладис, подавляя порыв оглянуться через плечо на Отсутствующего Ангела. Он возвысил свой голос, чтобы его мог услышать остаток его паствы:
– К нам пришли дурные люди, и они заплатили должную цену за свою нечестивость. Смерть выискивает любую возможность заключить вас в свои мрачные объятия, и идти путём зла означает попасть к ней на заметку. Теперь посмотрите и узрите цену этой стези.
Когда люди в Храме осознали его слова, они разразились радостными выкриками, крепко обнимая друг друга. Они вышли из-под сени смерти, и свет за её пределами казался ярким как никогда. Мир играл непереносимо сочными красками, и утешение, которое дал им дорогой их сердцу человек, стоящий рядом с ними, ещё никогда не было столь желанным. Они смотрели на него, как на источник своего только что обретённого счастья, а ему хотелось сказать им, что он вовсе не был причиной смерти бойцов Гхоты, и что он не слабее их потрясён тем, что ещё жив.
Но единственный взгляд на восторженные лица этих людей уверил Палладиса в том, что какие бы слова он ни подобрал, ему не переубедить этих непоколебимо верящих в него людей.
Роксанна сделала жест в сторону мёртвых тел:
– Так что мы с ними сделаем?
– То же самое, что и с остальными, – ответил он. – Мы их сожжём.
– Гхота так легко это не проглотит, – заметила Роксанна. – Нам нужно рвать отсюда когти. Он сравняет это место с землёй.
– Нет, – ответил Палладис, подбирая чудну?ю винтовку, которой был вооружён один из людей Гхоты. – Это храм смерти, и когда ублюдок вернётся, ему предстоит выяснить, что именно это значит.
V
Старые Раны / Немыслимое / Встревоженный Художник
Кай и Афина спускались вниз на гравилифте, направляясь в расположенную близ основания башни столовую. С момента завершения их последнего сеанса Нунцио не было произнесено ни слова. Оба были изнурены усилиями по поддержанию пространства совместной грёзы. С оценкой успехов Кая можно было подождать до того момента, когда между ними окажется барьер стола и напитки, чтобы рассеяться.
Столовая башни освещалась плохо, её обстановка была аскетичной, а стены были обшиты железом. Она напомнила Каю служебные помещения на борту космического корабля. Он задался вопросом, не было ли это сходство умышленным, учитывая, где именно большинству астропатов суждено провести существенную часть своей жизни. По гулкому залу были рассеяны одинокие, погруженные в размышления люди, блуждающие пальцами по открытым книгам или добавляющие толкования новых символов в свои Онейрокритики. Кай и Афина нашли себе стол и некоторое время сидели молча.
– Итак, я иду на поправку? – спросил Кай.
– Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, – ответила Афина. – Тебе удалось отправить послание астропату в Башне Голосов, и это выжало тебя почти досуха.
– И всё-таки это прогресс, да?
– Не набивайся на похвалу – тебе это ничего не даст, – сказала Афина. – Ты её от меня не получишь, пока твои способности восстановятся, причём полностью.
– Ты суровая женщина.
– Я реалистка, – ответила Афина. – Я знаю, что смогу спасти тебя от Полой Горы, но мне нужно, чтобы ты тоже это понимал. От тебя требуется, чтобы ты мог отсылать сообщения за пределы планеты, на космические корабли на другом конце сектора, причём ты должен передавать их без ошибок. Для последнего у тебя будет хор, но ты не хуже меня знаешь, что лучшие из нас работают в одиночку. Ты к этому готов? Я так не думаю.
Кай смущённо заёрзал на своём стуле, сознавая целиком и полностью, что Афина была права.
– Я чувствую, что мне небезопасно устремляться разумом слишком далеко в варп, – сказал он.
– Я знаю, но пока ты не начнёшь этим заниматься, ты бесполезен для Телепатика.
– Я... Я хочу, но... ты не понимаешь...
Афина подалась вперёд в своём кресле, и у Кая заныли зубы от электромагнитных полей его репульсорных платформ.
– Я не понимаю чего? Что мы идём на риск и отваживаемся смотреть в лицо тем ужасам, которые не смогли бы осмыслить даже самые героические солдаты Армии или Астартес? Что нас в любой момент могут извратить те самые силы, которые делают нас полезными? Что мы служим империи, которая без нас рухнет и при этом боится нас почти так же сильно, как врагов на наших рубежах? О,
