Отвергнутые Мертвецы

Из него посыпались слова, преобразованные из зашифрованных символов, в виде которых они были посланы:

– Мир чёрного песка. Исстван, – сказал он. – Пятая планета. Легион идёт на хорошей скорости. Возмездие лорда Дорна летит прямо в цель, но сыны Медузы ударят прежде, чем даже Вороны или повелители Ноктюрна. Лорд Манус предъявляет требование на первую кровь и на голову Феникса.

В зал влилась ещё одна порция послания, и Ибн Хальдун ощутил, как на ярусах над ним умерло несколько астропатов, чьи энергетические резервы были израсходованы. Этот сеанс был настолько важным, что потери среди хора были сочтены приемлемыми.

 – Горгон с Медузы будет первым воином Императора, который ступит на Исстван. Он станет остриём копья, которое пронзит сердце Хоруса Луперкаля. Он станет отмстителем.

Послание неожиданно закончилось, и Ибн Хальдун обмяк в удерживающем устройстве, позволяя дыханию вернуться к нормальному ритму. Его разум, опустошённый окончанием сеанса, начал сложную процедуру собственного переупорядочивания, но ему понадобится отдыхать много дней, чтобы полностью оправиться от этого испытания.

Как обычно в таких случаях, ему захотелось сесть и открыть глаза. Но ограничители удерживающего устройства и завеса зашитых век на пустых глазницах не позволили ему ни того, ни другого.

– Сделано, – прошептал он, и его слова раскатились по помещению, словно он выкрикнул их во весь голос. – Больше ничего нет.

Наставница Сарашина взяла его за руку и погладила по блестящему от пота лбу. Его сознание уже меркло после такого интенсивного умственного напряжения. Над ним навис лорд Дорн. Вокруг золотых изгибов его боевых доспехов играл сверкающий ореол света, и близость такой неприкрытой мощи была как разряд дефибриллятора, который удержал Ибн Хальдуна от соскальзывания в восстановительный транс.

– Будь проклята твоя нетерпеливость, Феррус, ты меня в гроб вгонишь, – прошипел Дорн. Его голос выдал всю тяжесть чудовищного бремени, которое он на себе нёс. – План требует, чтобы ты следовал моим приказам вплоть до последней буквы!

Примарх Имперских Кулаков развернулся к Хормейстеру:

– Больше ничего нет? Вы уверены, что это всё послание целиком?

– Если Абир Ибн Хальдун говорит, что больше ничего нет, значит больше ничего нет, – заявил Хормейстер. – Крипэтстезики процедят Последки в поисках любого остаточного смысла или скрытых подтекстов, но Ибн Хальдун – один из наших самых лучших.

Рогал Дорн тут же набросился на него:

– Один из ваших лучших? Почему для приёма такого критического сообщения вы не задействовали своего самого лучшего телепата?

Хормейстер и  Сарашина обменялись взглядами, и Ибн Хальдун ощутил их напряжённость, когда в их воображении возник образ астропата, который уже давно как покинул Шепчущую Башню, чтобы вознестись к горделивым высотам должности телепата, приписанного к знатному дому Навис Нобилитэ.

– Наш лучший пока ещё не среди нас, – ответил Хормейстер.

– Я приказал вам использовать всё и вся, чтобы поставлять мне надёжные сведения с рубежей, – сказал Дорн, кладя руку на навершие своего массивного меча, сделанное из оникса и золота. – Кто нибудь из вас вообще понимает, что стоит на кону? Я вынужден вести войну вслепую, мне приходится сражаться с врагом, которого я не могу оценить, и я преуспею в этом, только если буду знать, что происходит по дороге к Исствану, с абсолютной точностью.  Чтобы спасти Империум, мне нужно, чтобы вы задействовали только самых лучших своих операторов. Достоверность – вот единственное, что имеет значение, понимаете?

– Мы очень хорошо это понимаем, лорд Дорн, – сказал Хормейстер после секундной заминки.

– Пока мы здесь разговариваем, наш лучший сотрудник находится на обратной дороге к нам, – добавила Сарашина, – но он будет не в том состоянии, чтобы нам помочь. Пока что.

– Почему нет? – потребовал от неё Рогал Дорн.

Сарашина вздохнула:

– Потому что его разум придётся восстанавливать заново.

ЧАСТЬ 1 ГРЁЗЫ О КРАСНОМ ЗАЛЕ

I Крыша Мира / Пигалица / Возвращение Домой

1

Путники поднимались окаменелыми лесами Уттаракханда и бесплодными радиоактивными пустырями Уттар-Прадеша. Затем – через долину Брахмапутры, приближаясь к 'крыше мира'[9] с каждым проходившим днём. На равнины Тераи-Дуара, ныне занятые корабельщиками Механикум под наземные доки своих ремонтных верфей. Миновав эти железные соборы, озаряемые светом карбидных ламп, они поднялись ещё выше, в разреженную атмосферу Бхабхара, где земли были изрезаны параллельными каналами, которыми талые воды с высочайших пиков когда-то достигали низлежащих равнин.

В своё время здесь произрастали огромные массивы буйных джунглей, но это было ещё до того, как войны древности уничтожили почти всё живое на поверхности планеты. Океаны выкипели, континенты выгорели, и в этих конфликтах было утрачено столь многое из того, что делало эти места такими особенными... Но мир выстоял. В этом конкретном лесу когда-то преобладала шорея[10] – любимое дерево древнего бога давно исчезнувшего царства, которое господствовало  в своё время над окрестными землями.

Один из немногих дошедших до современности мифов этой империи гласил, что её величайшая царица произвела на свет смертное божество в деревне страны Шакьев[11] , сжимая в руках ветки шореи. От этого бога пошла новая религия, но к настоящему времени от его учений ничего не осталось, и не сохранилось сказаний, которые могли бы поведать о том, было ли это божество гневливым или же милосердным.

Путники не знали ничего об истории этой религии, поскольку сейчас Бхабхар был унылым захолустьем, чьи ландшафты заполняли палаточные городки для рабочих, раскинувшиеся от горизонта и до горизонта. В мегаполисах из брезента и сборных пластиловых блоков ни на миг не стихала активность. Здесь сосредоточились миллионы искусных мастеровых, чернорабочих и гигантских мигу[12] – примитивные плоть и мышцы, приводящие в движение машину строительных работ, которые в настоящее время охватили самые дальние горные пределы.

И ещё выше, в высокогорный скальный пояс Шивалика, где путники провели всю ночь на Читванской Процессиональной Дороге с выстроившимися вдоль неё статуями, а потом сделали рывок через Моханский перевал к хребту Махабхарат Лекх, где из титанических пиков вырастали первые из великих врат, напоминая мрачный вход в логово спящего гиганта.

То были Врата Примус, и в более мирные времена инкрустированное лазуритом серебро их кессонов[13] сверкало под солнцем, как утренняя роса самого первого дня творения. Но сейчас их скрывали адамантиевые панели, а изысканные геммы, с которых путешествующие начинали открывать для себя Дворец Императора, были заперты где-то в надёжных