– Кай, мы находимся в самом сердце рода человеческого. И когда после этой нелепой войны Империум объединится вновь, в это место потекут толпы людей, – сказал Тортега, подаваясь вперёд и кладя руку на колено Кая.
Ощущение было болезненным. Кая передёрнуло от неуместной и чрезмерной фамильярности хирургеона.
– Не трогай меня, – сказал он. – Ты разве ничего не знаешь о телепатах? Ты на самом деле хочешь, чтобы я узнал все твои мелкие грязные секреты?
Тортега стремительно отдёрнул руку, и Кай покачал головой:
– Идиот. У меня нет способностей к психометрии, но ты забеспокоился, да? Что ты скрываешь от старика Вердучины? Злоупотребление наркотиками? Недозволенные шашни с пациентами? Извращённые сексуальные отклонения?
Хирургеон побагровел, и Кай расхохотался:
– Тортега, ты просто жалкий смешной человечишка. Думаешь, Вердучина тебя ценит? Симпатизирует тебе? Да ты для него ничто, просто ещё один служащий, расходный материал. Это если он вообще знает, как тебя зовут.
Тортега выпрямился, как будто проглотив аршин, но не поддался на провокацию Кая. Вместо этого он вернулся к разглядыванию чудес, которые проплывали мимо их скиммера.
– Вон там, – лукаво сказал Тортега, – это Костница[18] Хамазан. Я видел пикты, но они не передают всего величия её масштабов. Воистину, нужно увидеть её собственными глазами, чтобы оценить всю гармоничность её пропорций. А вон та сводчатая галерея с золочёными флеронами и ротондами, как мне кажется, ведёт в башню Астартес. Говорят, что здесь Император в последний раз разговаривал с примархами, прежде чем экспедиционные флотилии разлетелись по дальним уголкам Империума. Знаменитые арии из 'Партитуры Богатырей' Кинской повествуют о каждом дне, который Император провёл со своими сынами.
– Могу побиться об заклад, он жалеет, что не уделил этому больше времени, – лениво произнёс Кай, приканчивая амасек и ставя стакан на полированную стойку из красного дерева рядом с собой. Ему хотелось выпить ещё одну дозу, опустошить бутылку целиком – всё, что угодно, лишь бы притупить боль.
– Что ты имеешь ввиду? – спросил Тортега.
– Возможно, если бы Император провёл с Хорусом Луперкалем дольше одного дня, мы не очутились бы в этом дерьме.
– Тише, – сказал Тортега, – ты не можешь говорить такие вещи. Не здесь, не в этом месте.
– Кто ж меня остановит?
Тортега покачал головой:
– Что за удовольствие ты находишь в том, что ведёшь себя так вызывающе?
Кай пожал плечами:
– Я просто указываю на то, что если бы Император уделял больше времени своим примархам, то они, может статься, и не обратились бы против него. Эту мысль вряд ли можно считать изменнической.
– Кто скажет, что в эти дни сочтут изменой? – вздохнул Тортега.
– А ты спроси Крестовое Воинство, – сказал Кай. – Уверен, у них найдётся что тебе порассказать.
На то, чтобы достичь конечного пункта маршрута, ушёл ещё один день. Тортега проводил время, перечисляя чудеса Дворца, которые ему, скорее всего, не доведётся увидеть ещё раз: Галерея Зимы, Мавзолей Упанизад, Холл Просителей, Хрустальная Обсерватория, обугленное Командорство, Долгий Зал и Кузня Плоти и Стали, в котором был окончательно скреплён исторический пакт между жречеством Марса и Террой. Её венчал двуглавый орёл из ауслита и порфира. В свете умирающего заката он казался залитым кровью.
Кай ощутил близость Города Прозрения задолго до того, как тот показался на горизонте. Он был пространством зловещей пустоты посреди этого муравейника ментальной активности. Пси-демпферы, которыми был оснащён скиммер, блокировали практически все случайные мысли миллиардов работников, чернорабочих, писцов, техников, ремесленников и солдат, которые находились внутри дворцовых стен, но Кай всё-таки воспринимал фоновый гул, производимый таким огромным населением.
На подступах же к штаб-квартире Адептус Астра Телепатика не ощущалось ничего, ни малейшего намёка на то, что в этой заброшенной части Дворца кто-то жил. Это не обманывало Кая, который провёл в её унылых башнях почти что десятилетие, учась использовать дарованные ему силы во благо Империума. Возвращаясь мыслями к тем дням, он почувствовал мимолётное касание ностальгии, но ожесточённо придушил её, поскольку это возвращение домой не было ему в радость.
Тогда как другие районы Дворца были гимном Объединению, строители Города Прозрения, казалось, приложили все свои старания, чтобы создать нечто, рассчитанное на вселение в душу тягостного чувства. За пределами владений астро-телепатов, архитектура Дворца вздымалась ввысь в прославлении достижений человечества, а скульптуры напоминали благодарному населению о всём том, что было отстроено заново после ужасных войн планетарных масштабов, которые поставили человечество на грань вымирания.
В Городе Прозрения не обнаруживалось ничего подобного, и когда скиммер прошёл под Обсидиановой Аркой, встроенной в его внешние стены, Кай ощутил лишь щемящее чувство безысходности. Тортега вертел головой, глазея на лес железных башен, неосвещённые мансарды и безмолвные проезды. Улицы, находящиеся по ту сторону глянцево-чёрного свода, полнились волнующейся, деятельной человеческой массой, но здешние дороги населяли лишь одинокие призраки, закутанные в зелёные одежды.
– Полагаю, сейчас у тебя много чего всплывает в памяти, – предположил Тортега.
Кай кивнул и сказал:
–
Находиться на улицах в такое позднее время было безрассудством, но у Роксанны не было другого выбора, кроме как отважиться выйти во мрак. Стояла ночь, но в Городе Просителей никогда не темнело по-настоящему. Бочки-факелы отбрасывали колеблющийся свет на стены окружающих зданий, горели фонари, свисающие с крюков самодельных осветительных столбов.
Дым, испускаемый химическими горелками, льнул к покосившимся строениям, сооружённым из типовых панелей, уворованных из мусорных куч Механикум или со строительных площадок под стенами Дворца. С некоторых самых больших жилищ тянулись вверх усики антенн, уходя в дымную хмарь, которая висела над стихийной городской застройкой. Гирлянда с тканевыми флажками, натянутая между углами домов, безуспешно пыталась скрасить убогость пейзажа. Ближайшая к Роксанне стена скрывалась за слоем прокламаций 'Лектицио Дивинитатус', напечатанных слепым шрифтом прямо на старых пропагандистских листовках.
Все инстинкты Роксанны советовали ей не покидать Храм, но зрелище плачущих детишек Майи убедило её, что другого выхода нет. Инфекция, снедающая их крошечные тельца, уже как следует развилась, и без лекарств они умрут к рассвету. Два других отпрыска Майи уже лежали у ног Отсутствующего Ангела, а их мать рыдала и причитала в его лишённое черт лицо.
Палладис рассказал Роксанне, как пройти к Дому Змеи, и она заботилась о том, чтобы в точности следовать его инструкциям. Она ещё никогда не забредала так далеко от Храма, и хоть она и боялась, но вместе с тем испытывала азарт. Для девушки, которая, по сути, росла в плену у собственной семьи, чувство риска было раскрепощающим и пьянящим.
И точно также, как в городе никогда не темнело по-настоящему, в нём никогда не бывало полной тишины.
