и причитала: «Горе-то какое, а?! Вот ведь горе какое?!» Старухе велели идти в свою квартиру и занялись осмотром места преступления. Один из осматривающих угловую комнату внимательнее вглядывался в лицо мертвого мужчины.
– Да это же… Ну-ка взгляни! – Он пригласил напарника посмотреть на труп. – Ну? Узнаешь? Он же в розыске!
– Точно, – узнал тот.
– С Зеленоградской? Вот повезло!
– Уж повезло так повезло… – проворчал первый. – Звони в управление, кто там этим делом занимается…
Старуха сидела у себя в комнате и давала показания зашедшему к ней следователю:
– Нет, ничего за ними не замечала… Квартира-то? А это мне дочка, покойница, оставила… Мы в одном доме жили, вот я и осталась – одинокая, да при двух квартирах. Вот одну и сдаю. Жильцы ничего были, хорошие… Ну, парень немножко беспутный. Но чтоб чего такого… Это там он, что ли, двух мужчин убил? Ни за что бы не поверила… А мать такая приличная, всегда в срок платила. Сколько платила? Да я с них всего сто восемьдесят долларов и брала… Это, по нынешним ценам, знаете, совсем даром! А? Что? Вот эта женщина, что ли? Помню, помню… Что, она тоже в розыске была? Скажите пожалуйста! Да, жила она у них, жила… Невеста ему была, мне мать его говорила. Говорила, что сынок ее страшно любит… Да. А давно – недавно, не знаю, знаю только, что он ее любил. А она его? Этого я знать не могу, она мне душу не открывала. Нет, мне она не нравилась. Стерва есть стерва. И, помяните мое слово, на Зеленоградской она его надоумила такое дело сделать! От мужа избавиться захотелось! А? Ладно, молчу. Где подписаться?
Следователь вздохнул. «История повторяется. Давыдова опять пропала, куда – неизвестно. Два трупа. Ни денег, ни драгоценностей. Что за роковая женщина! И где она теперь? Залегла где-то на дно. Выход только один – искать ее. Ее сестра утонула в пансионате, где она находилась, муж и любовник погибли, теперь погиб и этот красавец вместе с матерью… Уже пять трупов, и все в течение месяца! Чертово дело! И пока не найдем Давыдову, оно не тронется с места!»
Они не нашли ее – ни через неделю, как рассчитывал следователь, ни через месяц. Ирина Алексеевна регулярно звонила следователю, который становился все мрачнее и мрачнее, и пыталась что-то узнать о племяннице. Потом звонить перестала – уж слишком расстраивали ее односложные ответы.
– И хоть бы что-то определенное сказали! – жаловалась она закройщице, которая работала за соседним столом. – А то все время одно твердят: «Ищем. Пока ничего не известно».
– Ищут они, – проворчала ее соседка. – Ждите, Ирина Алексеевна, найдут они! Им до нас дела нет.
– Да ведь дело-то им надо закрыть!
– Ну, так найдут кого-нибудь подходящего и закроют. Попадется кто-нибудь под руку… У меня вот так же племянника чуть не посадили… Чтобы дело закрыть.
– Посадили или не посадили?
– Нет, не посадили. Откупились.
– Ой, Боже мой, – всплеснула руками Ирина Алексеевна. – А если Маринку найдут да к делу захотят притянуть?! Мне и откупиться-то будет нечем!
– Да что ее притягивать, – покосилась соседка. – Она и так уже вляпалась!
– Да не вляпалась она, не вляпалась! – чуть не закричала Ирина Алексеевна. Огромные портновские ножницы угрожающе блеснули у нее в руке. Соседка даже отшатнулась. – Муж ее вляпал!
– Да он при чем?
– Он-то? – Ирина Алексеевна немного успокоилась. – Не знаю, правду сказать. Да только у самой Мариночки никогда таких страшных знакомых не бывало… Ну, так, значит, это он!
– А может, нет!
– А кому еще!
С этими словами женщины отвернулись друг от друга и с новой силой защелкали ножницами. Ирина Алексеевна тяжело вздохнула. «Нет, не увидеть мне больше Мариночки! – думала она, почти не видя ткани, которую кроила, из-за выступивших слез. – Вот и Павел Аркадьевич тоже… Хороша благодарность, нечего сказать! Мариночка его лечила, а он… Наобещал с гору всего, а ничего не сделал! Хотя, может, зря я на человека клевещу. Он же нездоров… Может лежит и встать не может… Что у него там? Невроз! Что бы это было?»
С этими мыслями она вытерла слезы и снова склонилась над тканью.
Мужчина, называвший себя в экстремальных ситуациях Павлом Аркадьевичем, действительно был болен. У него был запой. Дома пить он не мог – жена не позволяла. Он пытался воевать с ней, но все попытки кончались поражением. Она стойко сопротивлялась в ответ на требования отменить «сухой закон», аргументируя это тем, что он себя погубит.
– Ну зачем ты это делаешь? – в отчаянии спрашивала она, снова унюхав, что от него пахло спиртным.
Он только мотнул головой.
– Как ты переменился с тех пор! – продолжала жена. – Ну что тут такого?!
– Что такого?!
– Ну, я все понимаю, ты переживаешь. – Жена умерила свой гнев. – Но ведь ты в безопасности! Димка тебя прикрыл бы, если что! Да ведь и нет ничего! Он же тебе сказал, что все списали на эту Давыдову! А если ты из-за нее угрызаешься, то опять напрасно: где она – это одному Богу известно!
– Помолчи!
– Да сколько я могу молчать! – взорвалась жена. – Ты же себя окончательно погубишь! Думаешь, я не вижу, как ты мучаешься?!
– Да что ты видишь?
– Вижу, что…
– Ничего ты не видишь! Потому что ты их не видела! Потому что не видела, как она меня просила…
– Ты опять про эту бабу?
– Да. Если бы я мог ее забыть…
– Ну постарайся!
Мужчина метнулся к вешалке, сорвал плащ и выскочил из квартиры. Жена метнулась за ним:
– Ты куда?!
– К чертовой матери! – донеслось в ответ.
Она вернулась в квартиру и заплакала.
Через сорок минут он был уже на Бронной, у кафе «Ко-пакобана». «Зачем я сюда приехал? – спросил он себя. – А… Да не все ли равно…» Он запер машину и вошел в кафе. Сел за один из столиков у окна. К нему тут же направилась Маша, энергично подрагивая бедрами. Он встретил ее слабой, вымученной улыбкой.
– Здрасьте! – Ее бюст замер над его головой. – Что опять в наши края? Или опять дело?
– Такое дело, что говорить тошно, Машенька, – выдавил он.
Официантка забеспокоилась:
– Что не так? Я вам, кажется, правильный адрес сказала. Если их там уже нет, так я не виновата.
– Не бойтесь, Машенька, у меня претензий нет.
– А в чем дело?
– Дайте-ка мне лучше коньячку.
– Два раза по сто грамм? – прищурилась Маша.
– Бутылку!
Через несколько минут Маша сервировала столик. Она поставила коньяк, бутерброды и, кокетливо улыбаясь, стала рядом.
– Могу присесть, если не прогоните… Народу совсем нет.
– Садись! – махнул рукой Павел Аркадьевич. – Садись, выпей со мной. Или тебе на работе нельзя?
– Мы не таксисты, – усмехнулась Маша, присаживаясь рядом. – Да и те пьют. Что пьем-то: с горя или с радости?
– С горя, Машуня!
