— Чего молчишь? Язык проглотил?
Офицер был без шляпы и парика. На голове у него почти не имелось растительности, если не считать нескольких рыжих жидких волосков, тщательно завитых на затылке. Высокий лоб переходил в увесистый нос, нелепо смотревшийся на лисьей мордочке. Maленькие, глубоко посаженные глазки высокомерно буравили Афанасия. С первого взгляда раскольник понял, что эта встреча может стоить ему головы.
В этот миг из беседки послышался нежный женский голосок. Дама щебетала по-французски, называя офицера Мишелем. Очевидно, это была фрейлина не из важных, с которой Мишель разводил амуры. Судя по укоризненным интонациям, она досадовала на то, что офицер оставил ее одну в беседке ради какого-то незнакомца.
— Ладно, не твоего ума дело! — по-русски оборвал Мишель нежный голосок и вновь обратился к Афанасию: — Ну что, так и будешь стоять истуканом?
— Отчего же, ваше благородие, — заговорил Афанасий, вдруг осмелев, — могу и слово молвить. Зовут меня Пантелеем. Я — сын купца Коловратова. Прогуливаюсь тут в свое удовольствие, никого не забижаю.
Парень постарался принять глупо-самодовольный вид, характерный, по его мнению, для сынка богатого купца. Вероятно, он был никудышным актером, потому что офицер покачал головой.
— Врешь, не похож ты на купеческого сына. Бумаги какие-нибудь при себе имеешь?
— Можно и бумаги показать, — пожал плечами бывший колодник, — коль не верите.
Правой рукой он полез за пазуху, будто за бумагами, а левую, сжав в кулак, резко обрушил на плешивую голову офицера. Мишель, словно подтаявший снеговик, рухнул в сугроб. Из беседки раздался оглушительный женский визг. Афанасий, ни секунды не медля, бросился наутек. Он загодя решил бить офицера левой рукой, чтобы не зашибить насмерть. Такое с ним уже случалось, парень не мог точно рассчитать силу удара.
Он бежал назад в рощу, но вскоре сбился с пути и неизвестно сколько бы еще проплутал, если бы не вышел к узкой извилистой речке. Долго прислушивался, нет ли за ним погони, а успокоившись, присел на старый замшелый пень. Неожиданно, будто из другого, лучшего дня, на него подул южный ветер, ласковый и теплый, пахнущий ванилью, обещающий скорую весну. Афанасий огляделся вокруг и заметил, что вдоль берега, из-под снега, между клочьями жухлой прошлогодней травы уже пробивались первые подснежники, синеватые и наивные, как глаза новорожденного младенца. Рядом, не обращая внимания на присутствие человека, храбрая выхухоль чистила передними лапками нос-хоботок и при этом потешно чихала, словно нанюхавшись табаку. Речка, несмотря на лютую зиму, рано вскрылась. А может, и не замерзала вовсе? Может, привыкла не замерзать, ведь до двенадцатого года выдалось несколько теплых зим подряд, почти без снега, с дождями и туманами. На другом берегу речушки дряхлый старик удил рыбу, монотонно гнусавя себе под нос то ли заговор, то ли молитву. Очевидно, ни то ни другое не помогало, потому что в его деревянном ведре, наполненном до краев водой, плавала лишь одинокая тощая щучка.
Древний рыболов медленно приподнял веки и сонным немигающим взглядом уставился на Афанасия, сидевшего прямо напротив.
— Доброго здравия вам, дедушка, — поклонился ему Афанасий.
— Что, молодец, приуныл? — громко спросил дед, опустив приветствие. — Аль во дворец пробираешься? Знать, не пущают?
— Не пущают, — грустно подтвердил Афанасий.
— А за какой надобностью тебе во дворец-то? — хитро прищурив один глаз, поинтересовался старик.
— Хотел до матушки-императрицы дойти, — не стал кривить душой бывший колодник и, махнув рукой, с досадой добавил: — Да куда там!
— Эгей, братец, — подмигнул ему старик, — к Марье Федоровне нынче многие норовят попасть. Государь-то в отъезде. Энто дело не простое, — погрозил он кому-то корявым пальцем и строго пояснил: — Без знакомств — вовсе невозможное.
— Да где же мне, простому человеку, их заиметь, эти знакомства?
— Энто как раз можно. — Старик напустил на себя важный вид. — Вот я, к примеру, лично знаком с Марьей Федоровной. Поставляю к ее императорскому столу пескарьков да подлещиков. И супруга ее покойного, государя Павла Петровича, царство ему небесное, тоже знавал в свое время. Павел Петрович дюже охоч был до мелкой простой рыбешки, ушицу из нее любил. Принесу я во дворец ведро, а он выйдет, сам всему улову смотр произведет, кажной рыбешке. Говаривал мне, бывало: «Ну, Митрич, ох и уважил! Знатная будет уха!» Теперь-то здеся рыбы повывелись, настоящей рыбалки нет… Не-ет! — протяжно закончил старик, с неудовольствием косясь на щучку в ведре, которая замерла, шевеля плавниками, будто слушая его рассказ.
— Так ты, Митрич, проведи меня во дворец, — ухватился за последнюю надежду Афанасий, — а уж я в долгу не останусь.
— Погоди маленько, братец, вот охрану сымут, тогда и проведу.
— То есть как, «охрану сымут»? — удивился Афанасий.
— Солдатиков сюда пригнали, как война началась, — пояснил старик. — А нынче что им тут делать, когда хфранцуз бит-перебит? Их бы и раньше по казармам распустили, да вот вздумалось Марье Федоровне устроить бал-маскерад с фейерверхами. Солдатики делают строения всякие в парке да пушки маскируют в кустах. Даже меня не пущают, — с досадой добавил он, — дабы секретов их до поры до времени не выведал.
— И когда же состоится этот бал?
— Через неделю, слыхать. Потом охрану сымут. Нечего им тут делать, когда хфранцуз бит-перебит…
Дед, подобно старой шарманке, у которой осталась только одна заунывная мелодия, начал бы рассказ сызнова, но Афанасий его уже не слушал. Он вдохнул полной грудью воздух, теплый, почти летний, пахнущий далекими цветами, и улыбнулся своим мыслям.
На другое утро, за самоваром, Афанасий, осторожно отпивая из блюдца горячий чай, поведал сестре и юной графине о своих похождениях в Павловске. Елена в это утро казалась особенно бледной и время от времени брезгливо морщилась. И Зинаида, и Афанасий уже догадывались, что девушку гложет какая-то болезнь. Ведь ее перевели в другую комнату, где не пахло ни ваксой, ни табаком, но юную графиню выворачивало по утрам пуще прежнего. Елена медленно размешивала ложечкой чай, а потом никак не решалась поднести чашку к губам.
— Думаю, надо подождать, когда снимут охрану дворца, — подытожил свой рассказ Афанасий, — всего какую-нибудь неделю.
— Неделю слишком долго, — неожиданно вмешалась Зинаида. — К тому же императрица может после бала уехать куда-нибудь, например, к сыну в Германию. Она ведь наверняка соскучилась по нему. И тогда весь ваш план коту под хвост!
— Об этом я ничего не знаю, — растерялся Афанасий, — но могу узнать.
— Нужно действовать немедленно, если хотите чего-то добиться, — настаивала Зинаида.
— Ты не представляешь, сколько там солдат. Мы не сможем пробраться во дворец незамеченными…
— А во время бала? — тихо спросила Елена. — Во время бала, в суете, под покровом ночи?..
— Над этим надо покумекать, — задумался вслух бывший разбойник. — Солдаты будут заняты фейерверками, офицеры, могу ручаться, перепьются. Сама императрица будет в хорошем расположении духа. Я раздобуду у деда Митрича лодку, и мы приплывем в парк по реке. Да вы просто умница, Елена Денисовна! — радостно воскликнул он.
Елена слабо улыбнулась и наконец решилась поднести чашку к губам, но, сделав глоток, в тот же миг закрыла руками рот, вскочила и выбежала.
— Не знаю, что делать, братец, — нахмурилась Зинаида. — Графиня больна. Ее надо показать доктору.
— У тебя есть знакомый доктор?
— Теодор Шулле. Он здесь считается лучшим.
