— Поздно… преставился…
Дмитрий почувствовал себя невыносимо скверно. Разрезанную щеку, раздраженную морской водой, саднило, плечо жгла острая боль. Обе раны кровоточили. Им овладела страшная слабость, и он рухнул на тело своего соперника…
Зачинщица пьяной драки Степанида была присуждена к двум неделям острога. Однако срок она коротала не в камере, а в лазарете, бредя в горячке и лишь изредка приходя в сознание. Доктор Пастухов сразу определил, что у нее чахотка в завершающей стадии.
— Ну и зачем же ты, милая, устроила дебош? — принялся причитать старик, как только жар у Стешки в очередной раз упал. — Разбила стекла в окне, едва не пришибла насмерть мещанина, перевернула столы, ай-ай-ай! С такой чахоткой надо дома лежать, закутавшись, да пить микстуры.
— Скажете тоже, Пантелеймон Сидорович. — На серых губах Степаниды появилась слабая улыбка. — Да разве есть у меня дом? А денег на микстуры при моем ремесле, сами знаете, закутавшись, не добудешь.
Доктор смущенно отвел взгляд и вздохнул. Стешку он знал два года. Впервые она попала к нему в лазарет с небольшим грудным кашлем, теперь же от нее осталась одна тень.
— К докторам ты, конечно, не ходишь? — с укором спросил Пастухов.
— Доктора дороги. Федора, и та дерет за свои снадобья…
— Жива еще старуха? — улыбнулся доктор.
— А что ей сделается, старой ведьме! — со злостью воскликнула Степанида. Она не любила знахарку за то, что та относилась к ней и к ее подругам как к мусору, к отбросам и даже не считала нужным лицемерить.
— Стало быть, ты решила подлечиться у меня бесплатно, да подкормиться на казенных харчах? — Пастухов все пытался шутить, хотя видел, что женщина не в духе. — Затем и наделала шуму в трактире?
— Нет, нет, Пантелеймон Сидорович, — покачала головой та. — Рвалась я сюда, это верно, а вот причина другая. Вы видите, какое на мне платье? Как широко сшито?
— Ну вижу, — недоуменно ответил доктор.
— Я ходила в нем, когда носила своего сыночка, Никитушку. Он помер, не прожив и пяти месяцев. Родился такой же вот сырой осенью, я не сумела его уберечь от холода и сквозняков. Та же участь теперь ожидает ребеночка маленькой графини… — Она уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить приступ кашля.
Когда Степанида откашлялась, озадаченный Пастухов спросил:
— Так ты хочешь передать Елене это платье, чтобы она не мерзла?
— Угадали… — подтвердила женщина и снова вцепилась в подушку, будто выкашливая в нее свою душу.
Пантелеймон Сидорович был растроган до слез благородным намерением своей пациентки. Он хорошо изучил нравы уличных девушек и считал, что они имеют куда более четкие понятия о чести и морали, чем многие так называемые порядочные женщины. Однако, прислушавшись к тому, что бормотала отдышавшаяся Стешка, он понял, что та собирается подарить графине нечто большее, чем теплую одежду.
— Через два дня я должна выйти на свободу. Мы обменяемся одеждой… — шептала Степанида.
Шокированный доктор прижал палец к губам.
— Ты разве не понимаешь, что это преступление?! — воскликнул он, не дав ей договорить, и с опаской огляделся по сторонам.
По счастью, больных в лазарете было немного. Койку Степаниды доктор приказал задвинуть в самый дальний угол и не велел никому подходить к ней, чтобы не заразиться. Однако Елена часто нарушала его запрет, то подавая больной воду, то просто присаживаясь поговорить. «Вы совсем как дитя малое! — отчитывал ее Пастухов. — Неужели не понимаете, что сами можете заболеть чахоткой и ребеночка заразить?» «Чему быть, того не миновать», — фаталистически отвечала графиня. Вот и сейчас доктор вдруг обнаружил, что Елена стоит у него за спиной. Она подошла совершенно бесшумно.
— А разве не преступление держать полгода в тюрьме беременную женщину, не предъявив ей даже никакого обвинения? — страстно воскликнула Стеша.
— Да ты подумай только, каковы могут быть последствия твоей авантюры! — пытался вразумить ее Пастухов.
— Последствия? — пренебрежительно усмехнулась та.
— Ты не понимаешь, Стешенька, — вмешалась вдруг доселе молчавшая Елена, — если твой план удастся, то Пантелеймона Сидоровича выгонят в отставку и, что хуже, лишат пенсии.
— Не обо мне сейчас речь! — замахал руками тюремный врач. — Твой план губителен для вас самих! Ведь Елену узнает надзиратель, а не он, так сам Розенгейм, который лично осматривает всех, выходящих на свободу. Все тотчас откроется. Графиня не успеет сделать и шага за ворота тюрьмы, как снова окажется здесь. Ее будут содержать более сурово, как пытавшуюся бежать. Осудят и тебя…
— Мне уже терять нечего! — тихо засмеялась Стешка. — Я пришла сюда, чтобы помереть.
Она снова закашлялась. Пастухов тяжело вздохнул, а графиня отвернулась, чтобы не показывать никому своих слез. В последние дни она сделалась ужасно слезливой, так что даже сердилась на себя, но ничего не могла с этим поделать. Иногда она закрывала глаза и видела себя и несчастную Стешу на водах в Теплице или Карлсбаде, куда в детстве ездила с отцом. Они обе в прекрасных платьях, у них много денег, к их услугам лучшие европейские доктора. Нужда, несчастья, болезни — все это дурной сон, который они предпочитают не вспоминать.
— Я все обдумала, и риска тут немного, — продолжала спорить с доктором Степанида. — Никогда еще не бывало, чтобы надзиратель выводил арестантов после отсидки. Он не может покинуть пост. Всякий раз за отсидевшими в камеру приходил кто-то другой, из конторы. Тюремщик, который придет за мной, не будет знать Елену в лицо.
— Зато тебя он может узнать, умница! — строптиво воскликнул доктор. — Ты ведь к нам попадаешь раз в полгода, как на курорт!
— Да разве они всех запоминают! — возразила она.
— Ты слишком красивая, Стеша, тебя трудно не запомнить, — снова вмешалась в их спор Елена. — И мы с тобой вовсе не похожи!
— Вот поэтому я и прихватила с собой замечательный чепец! — И она извлекла из-под койки нечто пышное, изрядно потрепанное, украшенное грязными кружевными рюшами. — В этом чепце я бы мать родную не узнала!
— В самом деле, — сощурился доктор, но тут же опомнился: — И все же Розенгейма чепцом не обманешь.
— А вот Розенгейма вам придется чем-то отвлечь, — парировала Степанида. — Он не должен выходить из своего кабинета какие-то пять-десять минут, только и всего!
Пантелеймон Сидорович повернулся к Елене:
— У меня голова кругом… Вы что же, действительно готовы рискнуть?
— Я не вижу другого выхода, — неожиданно для себя самой ответила графиня. — Если судьба предоставляет мне такой шанс, нельзя им пренебречь…
В тот вечер тюремный врач с особенным чувством вошел в свою служебную квартиру, занимаемую им рядом с острогом. То были всего лишь две маленькие комнаты, обставленные старой, дешевой мебелью. Когда-то они с женой-покойницей мечтали сменить их на тихий, уютный деревенский домик, с яблонькой под окном. Выйдя в отставку после долгих лет беспорочной службы, Пантелеймон Сидорович мечтал делить свои досуги между чтением сентиментальных романов и огородничеством. Но сперва он утратил свою верную подругу, а теперь приходилось проститься и с давней мечтой. Идиллии, как бы скромна она ни была, не суждено сбыться. Организовав побег Мещерской, он, вернее всего, не сможет вернуться даже в эти невзрачные, но все же прочно обжитые комнатки. Последует бесславная отставка, лишение пенсиона и нищета, нищета…
Терзаясь дурными предчувствиями, доктор отпер дверь чулана и, обрывая паутину, ругая последними
